Проект Устава развивал принципы «Правил» 1812 года и предполагал создание бессарабской автономии, основанной на местных особенностях. После предварительного утверждения в Петербурге в 1817 году Устав образования Бессарабской области был утвержден Александром I после встречи с представителями бессарабского дворянства в Кишиневе в апреле 1818 года. Тем самым, Устав стал своего рода соглашением между императором и представителями местной элиты. Бессарабское дворянство получило широкие возможности участия в местном управлении, основанном на местной правовой традиции и обычаях. Взамен император требовал, чтобы они не рассматривали «народный характер» области и «особый образ управления» в качестве узкосословной привилегии. В своем рескрипте Бахметьеву Александр I подчеркивал, что его «намерение не клонится к тому, чтобы сие безмерное благо и все от него проистекающее были исключительным уделом одного сословия жителей; все должны иметь участие к тому в справедливой мере»[259].
Риторика правления, сообразного с местными особенностями, сопровождавшая разработку и введение Бессарабского устава 1818 года, помогала заполнить пробелы имперской легитимности. К началу XIX столетия (а в ряде случаев и ранее) продолжающаяся территориальная экспансия привела к исчерпанию потенциала российской имперской мифологии. Никакое риторическое изощрение не позволяло оправдать присоединение Финляндии, Польши или Бессарабии в рамках «собирания русских земель» или вступления в наследство Золотой Орды[260]. Чтобы легитимизировать вхождение этих территорий в состав России, самодержавию потребовалось инкорпорировать в свой дискурс элементы местных политических традиций, а также придать последнему более систематическую форму.
Для достижения этих, несколько противоречивых, целей Александр I избрал риторику современного ему конституционализма, однако придал ему своеобразное звучание[261]. Конституционные режимы, принятые в 1809 и 1815 годах в Финляндии и Польше, обеспечивали взаимодействие с местными элитами и в то же время представляли собой модели организации местного управления для других регионов империи. Речь Александра I на открытии первой сессии Польского сейма в 1818 году, написанная самим императором при участии Каподистрии, иллюстрирует исходные посылки такого конституционализма:
Образование, существовавшее в вашем крае, дозволяло мне ввести немедленно то, которое я вам даровал, руководствуясь правилами законно-свободных учреждений, бывших непрестанно предметом моих помышлений, и которых спасительное влияние надеюсь я, при помощи Божией, распространить и на все страны, Провидением попечению моему вверенные. Таким образом, вы мне подали средство явить моему Отечеству то, что я уже с давних лет ему приготовляю, и чем оно воспользуется, когда начала столь важного дела, достигнут надлежащей зрелости[262].
Из этого пассажа очевидно, что: 1) император находил возможным предоставить Польше конституцию ввиду предшествовавшего политического развития этой страны; 2) что он находил Польшу более цивилизованной, чем остальные части Российской империи; 3) что император рассматривал как саму польскую конституцию, так и сходные установления, которые он собирался ввести в других частях империи, в качестве благосклонного дара со своей стороны, а не как уступку каким-либо требованиям или как необходимое признание каких-либо исторических привилегий.
Несмотря на заключавшиеся в ней обещания, варшавская речь Александра I вызвала недовольство со стороны русского дворянства и чиновничества, напоминающее реакцию великорусского дворянства на привилегии балтийских немцев и украинской казачьей старшины, проявившуюся во время работы Уложенной комиссии в 1767–1769 годах[263]. В обоих случаях представители русского дворянства выразили свое недовольство таким видением имперского пространства, в котором западные окраины России представлялись российским правителям более просвещенными, чем внутренние ее территории, и являлись примером для последних[264]. В 1818 году участие Каподистрии в формулировке такого подхода вызвало характерную реакцию со стороны Василия Каразина: «Ах ты проклятая грецкая душа, господин Д’Истрия! Каким ты языком заставляешь говорить нашего Александра с жалкого трона Варшавы! Чорт, тебя возьми, каналью! Вот какими сахарями окружил себя Государь – вместо Паниных, Зубовых и проч., и проч., которые у него без всякого дела лежат в берлоге и сосут лапу. Неужели он не терпит ничего русскаго?»[265]
259
Рескрипт Александра I – А. Н. Бахметьеву. 29 апреля 1818 г. // ПСЗ. Сер. 1. № 27357. Т. 35. С. 222.
260
261
Существует обширная литература о проектах реформ в царствование Александра I. См.:
262
См. речь Александра I на открытии Польского сейма, 15 марта 1818 г.: Величайшие речи русской истории. От Петра Великого до Владимира Путина / Ред. А. Клименко. М.: Алгоритм, 2014. С. 36.
263
264
О реакции русского дворянства на речь Александра I перед Польским сеймом см.:
265
Цит. по: