Как известно, концепция церковной унии, которую стремился реализовать князь Острожский, противоречила устремлениям высшего православного духовенства. Оно намеревалось укрепить собственный авторитет и – как подчеркивает Борис Гудзяк – освободиться от доминирования светских опекунов – ктиторов, именно таких, как киевский воевода[159]. Ипатий Потей, которому в 1593 г. было адресовано письмо Острожского, выдвинул собственную концепцию церковной унии. Она предусматривала присоединение польско-литовской православной церкви к католической. В предложениях Потея, впрочем, отсутствуют ощущения угрозы свободе вероисповедания со стороны государства. По мнению владимирско-брестского владыки, уния являлась той ценой, которую необходимо было заплатить за выход православия из духовно-нравственного кризиса и его защиты от влияния евангеликов. Последнее, однако, не было результатом деятельности государственной власти. Идеи Потея представляли собой заимствование аргументации контрреформации, являясь в то же время отказом от концепции защиты доктрины православия от католиков и протестантов одновременно[160].
Как известно, Константин Острожский вместе с частью духовенства и православной шляхты в Польской Руси выступил против заключенной епископами унии[161] и объявил о своей готовности к сближению с протестантами. Его концепция сотрудничества с ними получила популярность среди шляхты, для которой уния с католической церковью означала ограничение роли светских землевладельцев в церковных делах, тогда как сближение православных с протестантами гарантировало сохранение всестороннего контроля светских господ над духовенством. Эти устремления светских православных элит явно выразились в инструкции, данной Константином Острожским Касперу Лушковскому, направленному князем в 1595 г. в Торунь на протестантский генеральный синод[162]. В ней киевский воевода вновь ссылался на аргументы, которые сторонники унии с Римом использовали по отношению к католикам, т. е. констатировал догматическую близость православия и протестантизма, различия между которыми сводились якобы только к литургии. По мнению Острожского, православные в союзе с евангеликами могли более результативно противодействовать контрреформации, подобно тому как пропагандируемая им ранее идея унии с католиками должна была спасти православие от протестантской угрозы[163].
Представляется, что только в результате Брестской унии и признания ее Сигизмундом III православные элиты осознали, что в сущности речь уже шла не о защите собственной доктрины от влияния тех или иных «еретиков», а о свободе вероисповедания и о самом существовании в Речи Посполитой православной церкви. Политический союз православной и протестантской шляхты оформился уже на сейме 1596 г. 3 мая протестантские и православные послы сейма совместно потребовали «процесса Варшавской конфедерации», то есть оставления в силе постановлений конфедерации и принятого ею законодательства. Когда из-за угрозы срыва сейма Сигизмунд III вместо этого согласился только на продление «конституции о беспорядках» от 1593 г., протест заявили сначала православные послы, и, как отметил Томаш Кемпа, это было их первое выступление на сейме Речи Посполитой в защиту религиозных прав[164].
Одним из последствий синодов 1595 и 1596 гг. стало появление нового качества в отношениях между шляхетским государством и церквями, а признание Сигизмундом III Брестской унии должно было стать тревожным сигналом как для исповедующих православие, так и для евангеликов, и даже для слоев населения, не принадлежавших к политической элите. Виленский гродский писарь Щенстный Бохуматка писал Кшиштофу Радзивиллу, по прозвищу «Пёрун»[165], что он не сомневается в том, что католики стремятся «do złamania konfederacyjej, pierwej Ruś potrwożyć, ku sobie zniewolić, a potym snadź i do ewanielików i sasów ponieść się»[166] [167]. В чем состояли намерения католического епископата и королевского двора – было тайной полишинеля, а при возникновении политической угрозы общность интересов протестантов и православных взяла верх над теологическими разногласиями. Начался период их союзнических отношений, которые были направлены против католиков. Только тогда и среди православных возникло ощущение угрозы их сословным и политическим правам, а общей целью деятельности «диссидентов» и «дизунитов» в парламенте стало отстаивание «процесса» (законодательства) Варшавской конфедерации, а также законодательного оформления прав и привилегий православной церкви в Речи Посполитой[168].
159
160
Уния греков с костелом Римским 1595 года // Русская историческая библиотека. Т. 7. СПб., 1882. С. 114–118, 147–166.
162
163
Akta synodów różnowierczych w Polsce. T. 3. Małopolska 1571–1632 / oprac. M. Sipayłło. Warszawa, 1983. S. 596–597;
166
Sz. Bohumatka do K. Radziwiłła, Wilno, 12. XII. 1597. Цит. по:
167
«к отмене конфедерации, сперва Русь [православных] напугать, подчинить себе, а потом знать и евангеликов [кальвинистов] и саксонцев [лютеран] извести».
168