Существует распространенное, но малообоснованное мнение о том, что именно арабы стали производить первую одежду, целиком сделанную из меха. Трудно сказать, насколько достоверно это предположение, ведь мы мало знаем о раннесредневековых арабских профессионалах мехобработки, кроя и шитья. Но нет никаких сомнений, что их русские коллеги этого же исторического периода были хорошо известны. На Руси необработанные шкуры и кожи животных обозначались понятием «скора», а мастер по их обработке был известен как скорняк. Скорняжное дело распространилось здесь уже с IX века, вместе с развитием ремесел и городской культуры, и к XIII столетию русские скорняки – так же как и профессионально близкие к ним усмари, сафьянники, кожемяки и тому подобные – должны были достигнуть большого мастерства.
Как и в ранние периоды русской истории, мех в это время имел важное торгово-экономическое значение. Известная традиция пушной дани превратилась в способ товарообмена: в Древней Руси мехами брали штрафы, платили за проезд, взыскивали торговые пошлины; мех использовался при операциях с недвижимостью. По всей видимости, стоимость меховой шкуры равнялась известной сумме, поскольку при расчетах целая шкура могла делиться на мордки, ушки, лапы[67].
По-прежнему мех имел не меньшее значение в оформлении элитарного интерьера (прежде всего убранства ложа) и костюма. Так, в «Молении Даниила Заточника», относящемся к концу XII века, упоминаются собольи одеяла князя Ярослава Владимировича: «когда ляжешь на мягких постелях под собольими одеялами, а меня помяни»[68]. Этот предмет роскоши прочно вошел в аристократический быт, закономерно найдя свое отражение в фольклоре. О собольих одеялах упоминает русская народная сказка «Волшебный конь», где прекрасная королевна Настасья «разметала во сне покровы богатые»[69]. Большое соболье одеяло мы видим среди богатого убранства ложа из слоновой кости, застланного пуховыми перинами, у молодой супруги богатого новгородского купца в песне из известного сборника народных песен Кирши Данилова[70].
Очевидно, что использование меха в интерьере (особенно на ложе), как и в костюме (особенно в головном уборе), не было простой случайностью или данью традиции, многие элементы которой имели сакральный смысл. Корни этого представления, конечно же, лежат в языческой истории славян, где головной убор выполнял очень важную функцию – защищал волосы, которые, как считалось, обладали особыми магическими свойствами, связанными с плодородием и здоровьем[71]. Подобное представление, своими корнями уходящее в глубокую древность, характерно для многих народов[72].
Головные уборы и одежда древнерусской знати далеко не всегда изготавливались целиком из меха, но часто окантовывались, опоясывались им. Об этом можно судить по изображениям князей, например Святослава Ярославича и его детей (мы также видим, что княжеские дети одеты в своеобразные меховые ожерелья) в «Изборнике» (1073). Аналогичный головной убор, окантованный мехом, присутствует и на иконописных изображениях святых князей (Бориса и Глеба и других). Здесь мех выполнял роль своеобразного оберега. В силу вышесказанного даже легкое летнее княжеское одеяние могло быть насыщено меховыми деталями и меховой отделкой: как мы помним, традиция ношения меховых головных уборов знатью круглый год бытовала еще у русов в VIII – IX веках. И былинный князь Владимир стольнокиевский в более позднем сюжете об Илье Муромце и Соловье-разбойнике носит «кунью шубоньку на одно плечу, шапочку соболью на одно ушко»[73]. Образ этого богатыря появляется только в XVI веке, когда шуба как особый предмет аристократического гардероба уже выделилась из общего массива верхней меховой одежды; для рассматриваемого в главе периода истории до XIII века этот предмет одежды пока нехарактерен, но более чем показательна манера его ношения.
Востребованность меха и интенсивная добыча промыслового пушного зверя на территории Древнерусского государства, обусловленная растущим спросом, вызвала новый меховой кризис. Особенно быстро был уничтожен соболь – обитатель густого хвойного леса[74]. Вероятно, уже в XI – XII веках его местом обитания стал преимущественно Север, куда и направились наиболее предприимчивые добытчики. Так, в «Повести временных лет» в записи под 1096 годом сообщается об экспедиции в Югру слуги (отрока) новгородца Гюряты Роговича: «и есть не разумети языку их, но кажут на железо и помавают рукою просяще железа, а аще кто даст им нож ли, секиру, и они дают [соболи, куницу, белку] противу»[75].
67
Скорняжное дело // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 30 (59). СПб., 1900. С. 229–233.
70
Про гостя Терентиша // Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. М., 1977. С. 19. Сам купец («гость») живет в доме, гридница которого увешена шкурами: стены «седыми бобрами», а потолок – черными соболями. См.: Про гостя Терентиша // Древние российские стихотворения… С. 15. Точно так же выглядит и дом богатого киевского боярина Ставра. См.: Про Ставра-боярина // Древние российские стихотворения… С. 71–72. Сборник составлен во второй половине XVIII века, хотя опубликованные в нем песни относятся преимущественно к более раннему времени.
71
Толстой Н. И., Усачева В. В. Волосы // Славянские древности. Т. 1. С. 420–424; Ляпин Д. А. Путешествия в Прошлое: очерки этнографии Верхнего Подонья. Кн. 1. Кемерово, 2014. С. 16–26.
73
Илья Муромец. М.; Л., 1958. С. 39. Отметим, что это не единственный «шубный» эпизод в истории Ильи Муромца. Однажды князь Владимир одаривает Илью «„шубоцькой-кошулецькой“. Бояре завидовали Илье и оклеветали его, будто он, хмельной, „волоцит ету шубку за един рукаф“». См.: Скафтымов А. П. Поэтика и генезис былин. М.; Саратов, 1924. С. 52.
75
Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 107–108. Среди народов Югры охота с древнейших времен занимала важнейшее место и была тесно связана с религиозными представлениями. См.: Ляпин Д. А., Седова О. В. Изображение «птенца-лыжника» на сосуде Шиловского поселения периода бронзы: попытка мифологической интерпретации // Русский сборник. 2019. № 9. С. 86–87. В XIII веке на некоторое время поставщиками меха стали литовские князья: у них еще оставались густые леса, полные ценного пушного зверя. В 1279 году, когда в Литве наступил голод, местные правители обратились к галицкому князю Владимиру с просьбой помочь им хлебом, а за это обещали ему «белок, бобров, черных куниц». См.: Галицко-Волынская летопись // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М., 1981. С. 375.