Много лет спустя Пети вспоминал ту странную встречу и впечатление, которое произвел на него молодой русский танцовщик: «Пол-лица занимал чувственный рот, глаза сияли и улыбались, он потирал руки и на неловком английском подбирал слова восхищения. Последнюю фразу я запомнил: “Надеюсь, скоро увидимся”»[28].
К счастью, об этом происшествии никто не узнал, а то у Нуреева были бы очень большие неприятности! Тут надо вспомнить, что в те годы каждую выезжающую за рубеж группу обязательно сопровождал неприметный «человек в сером костюме». Так называли сотрудников КГБ, в обязанности которых входило зорко следить за тем, как ведут себя выехавшие на гастроли артисты. Плохой отзыв гэбиста мог зарубить любую карьеру.
Советские артисты не имели права самостоятельно гулять по городу, а только лишь с группой. Существовал «комендантский час»: после девяти вечера все должны были находиться в своих номерах – сопровождающие чекисты проверяли и записывали нарушения.
Этот мелочный надоедливый надзор в своих мемуарах подробно описала великая Майя Плисецкая. Артистов водили строго группой, как под конвоем. В магазинах, на рынках надзиратели внимательно смотрели, что они выбирают, что покупают. Даже отойти чуть в сторону, задержаться у понравившейся картины или у фрески Микеланджело было нельзя.
Нинель Кургапкина
После успеха по возвращении в Ленинград молодому танцовщику Нурееву дали новую роль. Это был новый советский балет «Гаянэ» Арама Хачатуряна – история об армянских колхозниках, геологах и их борьбе с вражеским шпионом, пытающимся выкрасть сведения о месторождении полезных ископаемых.
Партнерша Нуреева по этому и другим балетам Нинель Кургапкина, написавшая о нем воспоминания, называла этот спектакль трудным, стилизованным, специфичным и далеким от классики, подчеркивая, что «Рудику это было ничуть не сложно, прекрасно он танцевал этот балет…»[29]. Она считала его настоящим сформировавшимся танцовщиком и хорошим партнером, в то же время признавая, что характер у Рудольфа был ужасным.
«“Гаянэ” был вообще удачный спектакль, и работать с Рудиком оказалось приятно, несмотря на то что характером он отличался ужасно трудным. И в театре его не любили. В общем-то, если с ним не работать, то любить его, по большому счету, было не за что. У нас принято уважение, граничащее с подобострастием. Это в Рудике напрочь отсутствовало. Он любил оставаться независимым, и проявлялось это часто в поступках резких, всю нашу театральную общественность шокирующих»[30].
Об одном таком поступке Кургапкина рассказала. Деревянные полы в репетиционном зале очень быстро шлифуются обувью бесконечно занимающихся танцоров. Они становятся гладкими и блестящими, и конечно, очень скользкими. Чтобы не получить травму и комфортно заниматься, балетные поливают эти полы водой. Делает это обычно самый молодой ученик. Кургапкина вспоминала: «…Рудик первый раз приходит на урок. Заходит в зал и становится у палки… Все стоят и ждут, когда он будет поливать. Рудик тоже встает, избоченясь, и стоит перед всеми, смотрит. Тогда кто-то ему говорит: “Рудик, ты самый молодой, давай, поливай”. Нуреев показал всем длинную фигу, взял свои шмотки и ушел из зала. То есть он до этого унизиться не мог. Я потом спросила его, почему он не полил. “А почему я должен поливать?!” – “Ну так принято, – сказала я, – самый молодой поливает пол”. – “Я, во-первых, не такой молодой, – говорит он мне, – а потом, там есть такие бездари, которые только поливать и должны!” В подобных вещах ему, конечно, сильно недоставало воспитанности»[31].
Действительно, конфликтность, заносчивость, неумение ладить с людьми – эти качества всю жизнь создавали Нурееву проблемы, даже когда он был уже мировой знаменитостью. А в ранней молодости вообще была беда! Так, однажды, поссорившись с балетмейстером Юрием Григоровичем, он лишился роли Фархада в балете «Легенда о любви». Изумительной, красивейшей партии в великом балете! А ведь ссора вышла по глупейшей причине: Нурееву не подходило предложенное время репетиций, они накладывались на другие, уже назначенные. Немного такта, терпения – и все бы разрешилось. Но, увы, этих качеств Нурееву не хватало никогда.