— О том, что было в гробу.
— Продолжайте. Я слушаю. Вы видели, что было в гробу. Я тоже видел. Но я, может быть, чего-то не рассмотрел?
Янсен извлек из кармана бумагу с гербом города Аугсбурга и продемонстрировал ее мне:
— Это акт об эксгумации. Вы читаете по-немецки?
— Читаю. Но мало что понимаю.
— Я переведу. «Такого-то числа месяца марта сего года в ноль часов сорок минут по распоряжению мэра города Аугсбурга за номером таким-то надзирающим прокурором таким-то произведена эксгумация могилы номер такой-то на участке номер такой-то». Описание внешнего вида гроба. Материал: «Eichenholz». Дуб. «Сохранность хорошая, никаких следов ранее производившегося вскрытия не зафиксировано». И далее: «Alles Inhalt des Sarges war estnische Seite ubergegebt». «Все содержимое гроба передано эстонской стороне».
— И это все?
— Нет. «Надгробный камень из черного гранита с надписью „Альфонс Ребане“ передан эстонской стороне также». Вот теперь все. Что вы на это скажете?
— Что немцы — народ предусмотрительный.
— Это официальный документ, господин Пастухов.
— Вам-то с этого что? Вы собираетесь торжественно хоронить эту бумагу? Тогда все в порядке.
— Мы собираемся торжественно хоронить останки национального героя Эстонии. Надзирающий прокурор не взял на себя ответственности решать, каким именно было содержимое гроба.
— Он видел, — напомнил я.
— Он будет молчать.
— Видели могильщики.
— Они будут молчать. Все немцы будут молчать. Герр Мольтке заверил меня, что это их не касается.
— Томас тоже будет молчать?
— Глупый вопрос. Он в этом заинтересовал больше всех.
— Он об этом знает?
— Узнает.
— А вы сами, господин Янсен?
— Что я?
— Вы тоже видели содержимое гроба.
— Я не специалист. Я не разбираюсь в останках. Я видел то, что лежало в гробу. У меня нет оснований сомневаться в том, что это были останки Альфонса Ребане. Чему вы усмехаетесь, господин Пастухов?
— Я представил себе такую картину. Идет торжественная процессия. В толпе стоит высокий худой старик. Кто-то спрашивает: «Кого хоронят?» И он говорит: «Меня». И хохочет зловещим хохотом. Таким, знаете ли, мефистофельским.
— Этого не может быть! — довольно нервно заявил Янсен.
— Почему? — спросил я. — Эта история, похоже, из тех, в которых может быть все. Если первая дата на могильном камне верна, то Альфонсу Ребане сейчас девяносто один год. Немало, конечно. Но вполне в пределах человеческой жизни.
— Господин Пастухов, вы не отдаете себе отчет в том, что происходит! Или делаете вид, что не отдаете! Это мероприятие имеет символическое значение. Вся Эстония ждет прибытия праха своего национального героя. Он возвращается на родину после полувекового отсутствия и тем самым символизирует окончательное очищение республики от коммунистической скверны. Да, господин Пастухов, от коммунистической скверны!
— Зря я с вами согласился, — сказал я. — Этот разговор все-таки нужно было вести на кладбище.
— Разве я ругаюсь матом? Кричу? Вру?
— На кладбище нельзя говорить лозунгами. На кладбище все лозунги обнаруживают свою глупость и фальшь. Все, господин Янсен. Сами представьте. Например: «Deutschland über alles».[8] Как? Или: «Мы придем к победе коммунистического труда». Нормально? А «Эстония для эстонцев»? Представили? Не знаю ни одного лозунга, который был бы уместен на кладбище. «Диктатура закона»? «Права человека»? Впрочем, нет. Один знаю. «Свобода, равенство, братство». «Равенство». Да и оно относительное.
— То, о чем я вам сказал, не лозунги, а реальность! С ней придется считаться всем! И вам в первую очередь!
— Ладно, реальность. Мы тоже видели содержимое гроба. И конскую кость от человеческой отличить можем. Не потому, что мы видели много конских костей. А потому, что видели много человеческих костей. Слишком много, господин Янсен.
— Вы тоже будете молчать.
— Вы уверены?
— Да. Сейчас вы поговорите с одним человеком. Он вам все объяснит.
Янсен достал мобильник и начал набирать номер. Но в это время на экране телевизора над стойкой бара появилась знакомая башня таллинского телецентра, панорама Таллина и площадь перед гостиницей «Виру» с небольшой, но очень энергичной толпой. Над толпой колыхались плакаты «Нет фашизму!», «No passaran!» и «Да здравствует СССР!»
— Минутку, — сказал я и подошел к стойке. Янсен неохотно последовал за мной.
— Wiederholen?[9] — оживился бармен.
— Nein, — ответил Янсен. — Machen ein Ton etwas laute, bitte.[10]
Бармен прибавил громкость. Стал слышен гул толпы, выкрики и скороговорка немецкого репортера.
— Что это такое? — спросил я.
— Акция протеста. Они проводятся по призыву Объединенной народной партии Эстонии, — сухо прокомментировал Янсен.
В кадре появились человек двадцать других пикетчиков с плакатами «Эстония для эстонцев!» и «Русские оккупанты, убирайтесь в Россию!» В толпе мелькали бритые головы и черные кожаные косухи скинхедов с фашистской свастикой на нарукавных повязках.
Стычка. Стремительное взаимное мордобитие. Полиция.
Какой-то вальяжный валуй с явно русской и очень недовольной физиономией.
— Это посол России в Эстонии, — объяснил Янсен. — Министерство иностранных дел России направило правительству Эстонии ноту протеста против решения о торжественном перезахоронении останков Альфонса Ребане.
— И решение немедленно отменили?
— МИД Эстонии отклонил ноту как попытку вмешательства во внутренние дела суверенного государства.
— Умыли, значит, Россию? Поставили на место?
Посла на экране сменил странный тип с встрепанными седыми волосами и горящими глазами. Он что-то яростно говорил в микрофон, брызгая слюной.
— А это еще кто?
— Председатель Национально-патриотического союза. Наш лидер.
— Интересный у вас лидер. Похож на городского сумасшедшего. Он что, закладывает?
Янсен нахмурился, но ответил:
— Он провел в советских лагерях за свои убеждения двенадцать лет. Это подорвало его здоровье.
— О чем он говорит?
— О том, что мы никому не позволим учить нас, как жить и действовать в нашей собственной стране. И мы действительно этого никому не позволим!
— Смелый вы, эстонцы, народ, — сказал я. — Маленький, но очень гордый. Ну-ну.
Мы вернулись за столик. Янсен набрал номер, сказал в трубку:
— Это Янсен. Со мной Пастухов. Поговорите с ним.
Объяснил, передавая мне телефон:
— Таллин. Второй секретарь посольства России. Вы его знаете.
— Господин Пастухов, я в курсе всего, — раздался в трубке недовольный мужской голос. — Слушайте меня внимательно. То, что вам скажет господин Янсен, есть наша согласованная позиция. Вам приказано выполнять все его указания.
— И кто же мне это приказал? — спросил я.
— Тот, кто имеет на это право.
До чего же я люблю, когда со мной так разговаривают.
— Вы поняли меня, господин Пастухов?
— Нет. Я не знаю, кто имеет право отдавать мне приказы.
— А вы подумайте, — посоветовали из Таллина.
— Президент Ельцин, — предположил я. — Правильно?
— При чем тут президент Ельцин? — удивились в Таллине.
— Да я и сам думаю. Пожалуй что ни при чем. Он может издавать указы. И приказы государственным служащим. А я не государственный служащий. Я всего лишь мелкий предприниматель, рядовой налогоплательщик. Еще приказ может отдать работодатель наемному работнику. Которому он платит зарплату. Содержит. Но и этот вариант не проходит. В сущности, это я содержу президента, а не он меня.
— Не валяйте дурака! — повысили на меня голос из Таллина. — Вы прекрасно знаете, кто может отдавать вам приказы!
— Вам бы все-таки лучше его назвать.
— Я не сделаю этого. И вы знаете почему.
Янсен со вкусом прихлебывал джин с тоником, гонял по столу тяжелый стакан и смотрел на меня с нескрываемым любопытством. Как на диковинную козявку.