Исследованность, таким образом, проблемы русско-ордынских отношений лишь кажущаяся, предполагающая как новое прочтение всего комплекса источников, так и новое осмысления места «монгольского вопроса» в русской историографии и — шире — в общественном сознании.
Нам уже приходилось высказываться по этому поводу. Однако за прошедшее время появился ряд работ, требующих нового осмысления и анализа.
Один из аспектов проблемы русско-монгольских отношений — само начало их, обозначаемое обычно как монголо-татарское нашествие, а также его последствия.[1570]
Длительное время оно воспринималось безальтернативно как повсеместно сугубо разрушительное, последствия которого, усугубленные установлением «ига», Русские земли очень долгое время не могли преодолеть.
Сохранившиеся письменные источники позволяют трактовать эти, безусловно, в целом драматические для Руси события, по крайней мере, не так прямолинейно как это принято.[1571] Эмоционально-возвышенный трагический тон летописцев, относящийся к событиям рубежа 30–40-х гг., уже в 1239 г. сменяется на прежнюю размеренную повествовательную тональность. Мы видим, что «структуры повседневности» прежнего времени довольно быстро (конечно, с исторической точки зрения) вошли в прежнюю жизненную колею. Все это не слишком вяжется с картиной тотальной катастрофы, картиной, привычной для нас вследствие ее массового тиражирования в изданиях самого разного рода.
Надо сказать, что в последние годы исследователи более тщательно, взвешенно и критично стали подходить к летописным известиям об этих событиях (А.Ю. Бородихин, В.Н. Рудаков, Д.Г. Хрусталев). Так, по мнению В.Н. Рудакова, «характер летописных рассказов о нашествии Батыя — содержащихся в них оценок, деталей описания событий, используемых сюжетов — определялся сочетанием личных пристрастий писателей и ряда социальных факторов, судя по всему, оказывавшим мощное влияние на творчество книжников. На восприятие монголо-татар среди прочих влияли и место, в котором создавался тот или иной рассказ (было ли это княжество, подвергшееся татарскому разорению или же периферия русско-ордынских контактов), и характер отношений "политической элиты соответствующего княжества с ордынскими властями (от явно враждебного до заискивающе дружелюбного), и время появления повествования (писалось ли оно по горячим следам очевидцем или же создавалось post factum как результат спокойных размышлений потомка), и источники информации авторов (непосредственное восприятие или литературная обработка слухов) и пр.».[1572]
В последнее время начинает покачиваться, а то и рушиться последний бастион сторонников радикальных изменений на Руси как факта монголо-татарского нашествия — археологические данные. Археологи уже далеко не так уверенно связывают все разрушения и пожарища с событиями 1237–1240 гг., говоря о «зыбких основаниях» такой трактовки. В определенной степени поворотным в археологическом осмыслении всего этого стали конференция «Русь в XIII: континуитет или разрыв традиций?» (Москва, 2000 г.) и вышедший сборник статей «Русь в XIII: древности темного времени» (М., 2003).
В статье Н.А. Макарова, предваряющей сборник, четко говорится, что «прямое отождествление объектов, связь которых с военными действиями не очевидна, а узкая датировка — невозможна, со следами Батыева нашествия способствует формированию необъективных представлений о масштабах трагедии 1237–1240 гг.».[1573] А «поспешно согласившись с тем, что общие культурные сдвиги той эпохи были обусловлены лишь разрушительным вторжением Батыя, мы рискуем чрезмерно упростить и представить в искаженном виде сложную картину исторической жизни XIII столетия».[1574] Можно добавить — и не только XIII в., но и последующих.
Более того, археологические материалы дают нам основание говорить о достаточно быстром восстановлении укреплений городов, подвергшихся штурму, о продолжении функционирования ремесленного дела (в том числе и строительного) и пр. И в этой связи весьма важной представляется ремарка А.В. Чернецова, что почти все разоренные «стольные города» «в дальнейшем продолжают существовать как крупные городские центры»[1575] (в том числе и Рязань (Старая Рязань),[1576] как это ни странно, может быть, звучит).
1570
См. последние работы о походе Бату-хана на Русь:
1571
1572
1573
1575