По-прежнему, ключевой проблемой в оценке степени зависимости Руси от Орды является вопрос даннический. Можно отметить два аспекта его рассмотрения. Первый — теоретический, связанный с общим пониманием дани как общественного института, характерного для определенных эпох, для отношений тех или иных этносов в период древности и средневековья.
Другой — конкретно-исторический, заключающийся в попытках подсчета размеров «ордынского выхода». Именно этот аспект интересует большинство отечественных историков-специалистов. Однако, ни один письменный источник не дает прямого ответа на него. Историки вынуждены лишь косвенным образом вести подсчеты. А это приводит к различным допущениям и, в конечном итоге, субъективным выводам.[1577]
В меньшей степени, но также является спорной проблема окончания периода татаро-монгольской зависимости Руси. Но, может быть, в большей степени по сравнению с другими, она является идеологизированной, поскольку непосредственно связана с созданием на Руси национального государства.
Последний, из обращавшихся к этой теме, А.А. Горский, как всегда, тщательно изучив источники, пришел к выводу, что годом прекращения ордынского ига надо считать не 1480 г., как это общепринято, а 1472 г., когда после отражения похода большеордынцев «Иван III перестал выплачивать дань», что и «означало фактически прекращение отношений зависимости с Большой Ордой».[1578] А в 1480 г. «имела место попытка Ахмата восстановить власть над Московским великим княжеством».[1579]
Как видим, речь идет о ликвидации зависимости от одного из «правонаследников» Золотой Орды — Большой или Синей Орды, ханы которой, правда, считали себя единственными прямыми потомками Чингис-хана. Однако, видимо, проблема должна быть поставлена шире. Разрушаясь, Золотая Орда-Джучиев улус оставила после себя ряд постобразований. Среди них наиболее опасным для Русского государства становится Крымское ханство, с которым у Руси сохраняются определенное время отношения типологически близкие к данническим.[1580] Следовательно, принципиально нового в отношениях с постордынскими структурами, если исходить не с точки зрения довольно расплывчатого понятия «ига», а имея ввиду категорию даннических отношений, в 1472 или 1480 году не произошло.
Вместе с тем, в качестве аргументации для своего вывода А.А. Горский использует и идеологический фактор, проводя довольно рискованные исторические сравнения. «В мировой практике, — пишет он, — обретение страной независимости принято относить ко времени, когда освобождающаяся от иноземной власти страна начинает считать себя независимой, а не ко времени, когда эту независимость признает угнетающая сторона (так, в США годом обретения независимости считается 1776, хотя война за освобождение продолжалась после этого еще 7 лет, причем с переменным успехом, и Англия признала независимость своих североамериканских колоний только в 1783 г.). Поэтому если ставить вопрос, какую из двух дат — 1472 или 1480 г. — считать датой начала независимого существования Московского государства, предпочтение следует отдать 1472 году. Российскому суверенитету не 14 лет (сколько прошло с принятия "Декларации о суверенитете" 12 июня 1990 г.), и не 424 года (сколько прошло со "стояния на Угре"), а 432 года».[1581]
Сколь актуальна эта точка зрения? Идеологически, учитывая историческое невежество (а, может быть, и сознательное введение в заблуждение), имеющее место в нашем современном обществе, эти рассуждения, наверное, оправданы. В исторической же ретроспективе, с принятием во внимание продолжения даннических отношений, хотя и в деформированных и измененных формах, восемь лет вряд ли что-либо значат. Тем не менее, наша историография, безусловно, должна будет учесть приведенные А.А. Горским аргументы.
К этому стоит добавить и то, что с некоторой идеологической подкладкой в научных работах подчас решается и вопрос о влиянии ряда ордынских институтов на появление или развитие властных структур Русского государства, формирующихся в конце XV–XVI вв.[1582]
Таким образом, полагаем, что чрезвычайно важная как для русской так и для монгольской исторической картины мира проблема их средневековых развития и отношений в российской историографии последнего времени сдвинута с «мертвой точки». Появились работы, которые либо частично, либо концептуально пытаются представить по-новому весь период и весь спектр средневековых русско-монгольских отношений. Отход от линейной парадигмы этого сложного исторического явления, присущей историографии предшествующего периода, безусловно, будет способствовать его научному познанию, которое должно будет в определенной степени изменить и общественное сознание по этому вопросу.
1577
См.:
1578
1580
Ср.: