Ярослав был человеком иного склада. В наследство от отца он получил небольшое, но густонаселенное княжество со столицей в Переяславле Залесском[124]. Этот город возник только в 1150-х гг. и именно в начале XIII в. вступил в период политической самостоятельности и экономической зрелости. Основные коммерческие интересы его жителей располагались по линии отношений северо-восточных русских земель с Новгородом и отчасти Смоленском. Скорее всего, именно это и предопределило направление внешней политики Ярослава, который руководствовался не только личными амбициями, но и практической выгодой своей вотчины. Переяславцев, видимо, политика их князя устраивала, и они неизменно оказывали ему военную и любую иную поддержку.
Три раза новгородцы приглашали Ярослава к себе на княжение, и каждый раз ему не удавалось продержаться там более одного-двух лет. В 1230 г. его пригласили в четвертый раз, и на этот раз оказалось, что навсегда. Перед ним на княжении здесь был Михаил Черниговский, чье правление не принесло счастья новгородцам. Весь период его управления в городе свирепствовали голод и дороговизна, побежденные лишь с открытием навигации в 1231 г. [125], то есть в первый год правления Ярослава.
Удачное стечение обстоятельств содействовали Ярославу и позднее. Так, он убедил новгородцев в необходимости их участия в карательном походе против Михаила Черниговского уже летом того же 1231 г. В этом походе принимали участие полки из всех «властей» Ярослава. Результатом его было сожжение Серенска и опустошение северных областей Черниговщины («истрати обилья много»)[126]. Открытого столкновения с Михаилом так и не произошло. Вероятно, основные силы князя находились где-то на южных рубежах его владений, так как именно в этом году, как отмечалось выше, готовился поход на Киев, упрежденный Даниилом Романовичем и соответственно Ярославом Всеволодовичем. Нет прямых указаний на то, что в данном случае речь идет о согласованных действиях волынского и новгородского князей, но их тесные родственные связи (их жены были родными сестрами — дочерями Мстислава Мстиславича Удалого, князя торопецкого, затем новгородского, а затем и галицкого[127]) позволяют предположить зарождение союзнических отношений. Причем предметом этого политического альянса была именно борьба с Михаилом Всеволодовичем. После этого похода черниговский князь более не предпринимал попыток утвердиться в Новгороде. В следующем году он отослал укрывавшихся у него новгородских оппозиционеров, которых в Новгороде не приняли и вынудили бежать сначала в Псков, а затем в Чудь (Эстонию)[128]. Возможно, это знаменовало временное замирение Михаила с Ярославом. Новгородско-переяславский князь начиная с 1233 г. был плотно вовлечен в противостояние с «немцами» Прибалтики и не проявлял интереса к делам на юге Руси. Лишь новое усиление Михаила после 1235 г. могло взволновать его и породить новые честолюбивые планы.
Под 6744 мартовским (март 1236 — февраль 1237) г. Новгородская первая летопись сообщает: «Поиде князь Ярославъ из Новаграда къ Киеву на столъ, понявши съ собою новгородцовъ болших муж <…>, а новоторжець 100 муж; а в Новеграде посади сына своего Александра; и пришедши, седе в Киеве на столе; и державъ новгородцовъ и новоторжанъ одину неделю и, одаривъ, отпусти прочь; и приидоша вси здрави»[129]. Эти события, если сопоставлять их с известиями Галицко-Волынской летописи, относятся уже к началу 1237 г., то есть приблизительно к тому времени, когда Романовичи, подойдя к Галичу, не решились его осаждать и отступили. Согласно летописи, Даниил позднее демонстрирует полную отрешенность от угрозы нападения черниговского князя. Он идет на ятвягов, затем на добжиньских крестоносцев, а потом вообще начинает собираться в Австрию — помогать своему союзнику герцогу Фридриху. Судя по всему, подобную беспечность волынский князь мог себе позволить только при условии, что не опасался более Михаила, которому был противопоставлен Ярослав, занявший Киев.
Стабилизация на юге была достигнута ценой отказа Владимира Рюриковича от обладания Киевом. Источники не содержат указания на конкретные причины, подвигнувшие князя на такой шаг. Существуют предположения о том, что он в последний момент был вытеснен из города Изяславом Мстиславичем, которого, в свою очередь, изгнал новгородский князь. Однако более вероятным представляется направление рассуждений А. А. Горского, согласно которому в это время в Киевской земле утвердилась некая форма дуумвирата, при которой и Владимир, и Ярослав разделили власть над областью: например, Ярослав владел Киевом, а Владимир — другим региональным центром[130].
124
Князем Переяславля Залесского Ярослав стал еще при жизни отца после того, как был изгнан из Переяславля Южного Всеволодом Чермным в 1206 г. (ПСРЛ, I, 427–428, 432; Рапов, 1977. С. 170). Кстати, после изгнания Ярослава Всеволод посадил на стол Переяславля Южного своего сына Михаила, будущего черниговского князя. Возможно, уже тогда у молодых князей (Ярославу было 16, а Михаилу — 26 лет) зародилась взаимная неприязнь.
126
НПЛ, 71, 280. Поход затрагивал города Серенск и Мосальск, расположенные в самой северной части Черниговского княжества (Насонов, 2002. С. 61, 206, 379, 385), на границе со Смоленской и Ростово-Суздальской землями. См.: Феннел, 1989. С. 111. Любопытно, что владимирский князь Юрий Всеволодович пытался предотвратить карательные действия своего брата и поджидал его около Серенска, но потом ушел. Ярослав с Константиновичами начал разорять черниговские земли только после ухода войск Юрия (ПСРЛ, I, 459).
128
НПЛ, 72–73, 282–283. Считаем, что объяснять пассивность Михаила в 1231 г. только тем, что «Новгород ему был более не интересен», как это делает М. Димник (Dimnik, 1981. P. 51–52), нельзя. Вероятно, Михаил просто не успел или не мог что-либо противопоставить Ярославу. Окончательно от претензий на Новгород он отказался только в 1232 г., когда изгнал из Чернигова своих новгородских сторонников, то есть фактически «сдал» их Ярославу. Ср.: Феннел, 1989. С. 112.
129
НПЛ, 74, 285. Это событие фиксируют и другие летописи, см.: ПСРЛ, IV, 214; VI, 287; VII, 138; XV, 364.
130
Горский, 1990. С. 30. Н. М. Карамзин отмечает, что Владимир Рюрикович умер, видимо, в Смоленске (Карамзин, 1991. С. 506).