Раскопки последних лет в Киеве показали, что традиционное отнесение начального города к поселению «на горе» не имеет определенных исторических оснований. На горе располагался киевский некрополь Х в. Как уже говорилось, древнейшие городские кварталы обнаружены на Подоле. Насколько анахроничным в таком случае следует считать летописный рассказ о древлянском посольстве к Ольге, которое прибыло по воде к Боричеву спуску, «бе бо тогда вода текущи въздоле горы Киевьския, а на подольи не седяху людье, но на горе» (ПВЛ. С. 27)?
Последующий летописный текст (уже под 980 г.) по киевской топографии проясняет ситуацию: Владимир ставит кумиров «на холму вне двора теремного» (ПВЛ. С. 37). На горе рядом с дружинным некрополем располагался лишь княжеский двор. Вероятно, не случайно и Ярополк должен был укрываться от варягов Владимира не в самом Киеве, а в более укрепленном Родне на крутом мысу в устье Роси (городище Княжья гора). Это позволяет вернуться к дискутируемому в науке значению скандинавского наименования Киева Kænugarðr с формантом garðr, «укрепленный двор», и значению наименования всей Руси — «Гарды»: возможно, это наименование обязано своему появлению не только топографии Новгорода и поселений Поволховья (Джаксон 2001. С. 57–58). Историческую основу обнаруживает и другая традиционная этимология скандинавского наименования Киева: от kæna — «лодка особого вида», Kænugardr — «укрепленный двор, к которому прибывали лодки» (ср.: Томсен 1891. С. 74; Джаксон 2001. С. 58). Это наименование соответствует последним открытиям на Подоле, который регулярно заливался при разливах.
Итак, летописец (или его информанты) отказался от образа Кия как традиционного фольклорного первопоселенца-перевозчика, превратив его в князя, ходившего на Царьград. Зачем ему понадобилось такое превращение?
Летописца принято обвинять в тенденциозности, часто без особых оснований. Как раз в изложении киевской легенды некие основания для подобных претензий имеются, ибо киевским наследникам Рюрика важно было продемонстрировать легитимность своей княжеской власти жителям города, которые еще помнили о своих первых князьях Аскольде и Дире и видели их могилы во время составления летописи. Для этого понадобилась книжная легенда о древнем князе Кие, не оставившем потомков. С чем могло быть связано несуразное сокращение исходного текста в НПЛ и что могло заставить редактора этого текста переиначить судьбу Олега, настаивая на его смерти в Ладоге? Если исходить из самого текста НПЛ, то таким основанием могла быть известная ему и альтернативная киевской легенда о могиле Олега в Ладоге.
Представляется неоправданной реконструкция Начальной летописи, при которой начало истории оказывается оторванным от главных вопросов[67] и тем более от космографического введения. Космографическое введение и главные вопросы о происхождении Русской земли и первом князе в Киеве читались во вводной части Начального свода. Если опираться на наблюдения Шахматова и Истрина и признавать, что Начальный свод использовал компилятивный Хронограф по великому изложению, но не Хронику Амартола (Творогов 1976), то это введение должно было включать сюжеты разделения земли тремя сыновьями Ноя по жребию, строительства Вавилонский башни (из «Малого Бытия»), расселение славян среди 72 языков и потомков Иафета, рассказ о котором завершался упоминанием полян и расхожей библейской фразой «и живяху кождо с своим родом и на своих местех». Далее следовала полная киевская легенда (включая мотив Кия-перевозчика, отраженный во введении к НПЛ) и, наконец, сюжет о хазарской дани на полянах.
Характерно, что Начальный свод завершается (в шахматовской реконструкции) пространным повествованием о поражении трех русских князей — Святополка киевского, Владимира черниговского и Ростислава переяславского от половцев в 1093 г. (ПВЛ. С. 91–95)[68]. Мотив трех братьев[69] оказывается, таким образом, лейтмотивом первой редакции Начальной летописи — «Повести временных лет».
67
Отметим в связи с этим, что и введение к НПЛ в целом соответствует последующему изложению: «Новгородская волость» действительно предшествует киевской, ибо варяжские князья пришли туда еще «во времена Кия, Щека и Хорива» (НПЛ. С. 106), а Аскольд и Дир — после смерти полянских братьев. Некоторую проблему представляет фраза введения о «градах», что «почаша бывати по местом»: НПЛ специально рассказывает лишь об основании Киева. До определенной степени эту проблему проясняет фраза из варяжской легенды: изгнавшие варягов-насильников словене, кривичи, меря и чудь «начаша владети сами собе и городы ставити» (там же). Очевидно, речь идет о новгородских «пригородах», сепаратизм которых всегда волновал новгородцев.
68
Уже говорилось, что в НПЛ (ср. с. 202) этот текст отсутствует, там есть лишь скупое сообщение о вокняжении в 1093 г. Святополка и только его (или его и некоего Мстислава — в Синодальном списке) поражении от половцев: новгородца здесь не интересовали киевские события. При этом текст ПВЛ, включающий мотив оскудения земли «от рати и продаж», близкий мотиву введения к НПЛ о «творимых вирах и продажах», содержит также основной сюжет — о княжеских распрях, которые и приводят к нашествиям «поганых». Заметим (вслед за Д. С. Лихачевым), что введение к НПЛ не содержит сюжета княжеских распрей и поэтому не может рассматриваться как риторическая параллель к завершающей статье Начального свода.
69
Сторонники фольклорного происхождения киевской традиции игнорируют то обстоятельство, что речь в летописи идет не только о трех фольклорных братьях, но и об их речной «сестре» Лыбеди, что обнаруживает топонимическую основу киевской легенды.