– Теперь простуда мне не грозит. И я готов выполнить мой долг перед «Судебными хрониками». Кроме того, я собираю материал для книги. В ней будет глава о великих писателях, сидевших в вашей тюрьме. В свое время здесь томился Даниэль Дефо, автор «Робинзона Крузо», а ранее – Томас Мэллори, создатель «Смерти Артура». Вперед, сэр! Думаю, это убедит вас пренебречь грозой…
Репортер бросил на стол горсть монет.
– Я вижу, ваше дело и впрямь не терпит отлагательств. – Смотритель сгреб деньги в ладонь и поднялся из-за стола. – Идемте.
– …Здесь – ничего интересного. Разве что эти слепки… Вы правы, идем дальше. Тут у нас караульное помещение. Все хорошо, Ричи, не пугайся! Это мистер Диккенс, он пишет очерк о нашей тюрьме.
Караульный вытаращился на посетителя, словно узрел привидение. Вид испуганного Ричи доставил смотрителю удовольствие. Это оправдывало его собственную оторопь пять минут назад. В караулке они задержались: репортер выразил желание осмотреть коллекцию кандалов, украшавшую стены помещения. Кандалы «принадлежали» знаменитым преступникам – в частности, Джеку Шеппарду[19] и Дику Терпину[20] – и, несомненно, заслуживали упоминания в прессе.
Еще больший интерес посетителя вызвала толстая дверь из дуба, обшитая полосами железа. Репортер ощупал ее и подергал ручку.
– У вас все двери такие надежные?
– Разумеется! Ключи – у надзирателей. И у меня. – Смотритель потряс увесистой связкой, висевшей у него на поясе. – Возможность побега исключена!
– Отрадно слышать. Злодеям не место на свободе. Продолжим?
Из караульной они вышли в коридор, мрачный и длинный. Шершавый камень, колеблющееся пламя фонарей, укрепленных на стенах, зыбкие тени в промежутках; снаружи – еле слышный шелест дождя. Коридор имел множество ответвлений, но все они были перекрыты дверьми или решетками. В одной из ниш скучал надзиратель, с которым смотритель обменялся приветствием.
– В нашей тюрьме четыре отделения, – гремя ключами, пояснил смотритель. – Женское; «школа» – там содержатся преступники, не достигшие четырнадцати лет; мужское и Гиблое – для смертников. Приготовьте зонтик: гроза не унимается.
Сам смотритель также запасся зонтом. Надзиратель запер за ними дверь, и двое оказались перед воротами, ведущими в прямоугольный двор, обнесенный решетками.
– Это двор женского отделения. Здесь арестантки гуляют, когда хорошая погода. Какое отделение желаете осмотреть первым?
– Мужское.
Обычно посетители в первую очередь интересовались женщинами и детьми. Девица или отрок за решеткой – пикантное зрелище! Ну и смертники, само собой. Однако у мистера Диккенса имелись свои приоритеты. Вряд ли Томас Мэллори и Даниэль Дефо отбывали срок в женском отделении!
– Следуйте за мной.
Вспышка молнии высветила бастионы грозовых туч. Потоки воды, словно расплавленный свинец, лились вниз со стен осажденной крепости. Тюремные дворы напоминали загоны для скота. Решетки, двойные и одинарные; тяжелые ворота, запертые калитки… От фундамента до крыш Ньюгейт покрылся сеткой резких теней. Казалось, безумец-художник разметил полотно картины множеством прямых линий – и задумался: кого бы поместить в клетки ада?
Колючий ветер выворачивал зонты наизнанку.
– Это и есть мужское отделение. – Они пересекли двор и зашли в корпус, выходящий на Ньюгейт-стрит. – Здесь у нас общие камеры. Желаете ознакомиться?
– Желаю. Какие преступления совершили арестанты?
– Большей частью – кражи и грабежи. Но попадаются мошенники, насильники… Всякой твари, хе-хе, по паре. Наш ковчег гостеприимен.
Прежде чем отпереть камеру, смотритель кликнул двух надзирателей: отнюдь не лишняя предосторожность. Дверь, против ожидания, отворилась без скрипа – петли были хорошо смазаны. Надзиратель с фонарем в руке первым шагнул внутрь; за ним последовали остальные.
Скудость обстановки угнетала. Застиранные тюфяки висели на крюках, вбитых в стену. На полках лежали подстилки и одеяла. Узкая кровать старосты. Ледяной камень пола. Длинный дощатый стол, стопки жестяных мисок…
В камере обреталось два десятка заключенных. Большинство понуро сидело на скамьях, пялясь в огонь камина. Кто-то стоял возле зарешеченного окошка, глядя на буйство стихии. Еще трое бродили из угла в угол. Все повернули головы к гостям: кого это черт принес? При разнообразии одежд и возраста было в узниках нечто общее. Угрюмое равнодушие наложило пожизненную печать на грешников.
Лишение свободы – меньшая кара, нежели эта. Однажды двери темницы откроются. Но сможет ли человек, как раньше, радоваться жизни?
Смотритель украдкой покосился на репортера. Тот с отменным хладнокровием разглядывал арестантов – как экспонаты в музее. Глаза мистера Диккенса скрывали стекла темных окуляров. Однако смотрителю почудилось, что посетитель изучает заключенных, отыскивая знакомого.
– Благодарю вас. Я увидел все, что хотел.
Когда они покидали камеру, в спины ударил хриплый шепот:
– Черный Арестант!
– Молитесь, джентльмены!
– Кому-то сегодня ночью несдобровать…
Смотрителя мороз продрал по коже. Он строго напомнил себе, что мистер Диккенс – репортер, собирающий материал. Что в среде преступников распространяются дикие суеверия. Однако он не слишком преуспел на ниве самоубеждения.
Заперев дверь, надзиратели вернулись на пост. Смотритель ждал: куда теперь пожелает направиться гость? Но мистер Диккенс медлил. Он глянул направо, в один конец коридора; затем налево, в другой – и неожиданно запел. Голос у репортера оказался на удивление глубокий – с таким не в Ньюгейте, а в опере блистать!
Пел он по-немецки:
Замолчав, репортер прислушался к эху.
– Что это? – испытывая неловкость, спросил смотритель. – Для очерка, да?
– Это ария Флорестана из оперы «Фиделио», – счел нужным пояснить мистер Диккенс. – Автор музыки – Бетховен.
– Голландец?
– Немец.
– О чем опера, если не секрет?
– История всепобеждающей любви. Некая Леонора, переодевшись в мужское платье, под видом слуги Фиделио пробирается в тюрьму, где по ложному обвинению сидит ее муж Флорестан. Любовный треугольник, козни начальника тюрьмы – он хочет тайно казнить заключенного… Короче, в сумраке подземелий Леонора узнает мужа по голосу и спасает его в последний момент. Тут прибывает честный министр и воздает всем по заслугам.
– Странно, – удивился смотритель. – Я был о немцах лучшего мнения.
– В смысле?
– В тюрьму просто так не сажают! А если казнят – то по закону. Уж кому-кому, а немцам это должно быть известно!
– Действие происходит в севильской тюрьме, – уточнил мистер Диккенс. – Двести лет назад.
– Тогда другое дело. От испашек с итальяшками всего ждать можно. Жаль только, что я ни словечка не понял…
– Ради вас могу на английском:
Репортер еще раз прислушался к эху.
– Продолжим осмотр? – удовлетворившись отголосками, предложил он. – Я, пожалуй, взглянул бы на отделение смертников.
Дождь по-прежнему лил как из ведра, но ветер утих.
– Строение слева – тюремная церковь. Кстати, сэр, я живу в доме, который к ней примыкает.
– Не стану напрашиваться в гости, сэр. А в церковь я бы зашел, если вы не возражаете.
– Хорошо, зайдем на обратном пути.
Они остановились перед коваными железными воротами. Мистер Диккенс внимательно наблюдал, как смотритель отпирает замок. Наконец ворота с лязгом отворились. Коридорчик с тусклой лампадкой, еще одна дубовая дверь – и перед людьми предстало Гиблое отделение.
– Здесь имеется общая камера, одиночки – для тех, кто ждет исполнения смертного приговора; и еще – Особая. Для тех, чья судьба под вопросом. Вон она, слева. Особая, надо признаться, пользуется дурной славой…
– Там сейчас кто-нибудь есть?
19
Джек Шеппард – знаменитый лондонский вор. Бежал из тюрем в Сент-Джайлс-Раундхаусе и Кларкенуэлле; дважды – из Ньюгейта. В итоге был повешен. Герой романа Дефо.
20
Дик Терпин – разбойник, грабитель и убийца, разделивший участь Шеппарда. Герой романа Эйнсворта.
21
Награда в лучшем мире ждет тебя,
Господь тебя послал мне в этот миг.
Ты жизнь вдохнула в грудь мою, любя;
Благодарю! Я вечный твой должник…