Русская литература не знает более плодовитого писателя, чем Болотов. По подсчетам им написано 350 полновесных томов. У современников он приобрел широкую известность благодаря журналу «Экономический магазин» — одного из издательских предприятий знаменитого просветителя Н. И. Новикова. В духе времени Болотов был и его единственным автором. Для своей эпохи этот журнал стал подлинным компендиумом сельскохозяйственной науки. Слава Болотова как садовода, агронома, ботаника была огромной; он гордился тем, что очень многие искали его знакомства и дорожили его мнением.
Малой родиной Болотова было сельцо Дворяниново в Тульской губернии. Здесь он родился, сюда постоянно возвращался в годы военной и гражданской службы и, наконец, окончательно осев в родном углу, провел последние десятилетия своей долгой жизни; а умер он в возрасте девяноста пяти лет.
Повествование о собственной жизни Болотов начинает с момента своего появления на свет. Его рождение сопровождалось анекдотическим происшествием, заставившим роженицу, несмотря на боль, много смеяться. Сам Болотов считал это счастливым предзнаменованием, ибо в его жизни оказалось куда более счастливых минут, чем горестных и мрачных. Героиней рассказа была старая повитуха:
«Как случилось мне родиться ночью после полуночи, то не было никого в той комнате, кроме одной сей бабушки старушки да моей матери. Мать моя сидела на постеле, а старушка молилась Богу и клала земные поклоны. Вы ведаете, как старухи обыкновенно молятся. Где-то руку заведет, где-то на плечо положит; где-то на другое, где-то нагнется, где-то наклонится; и где-то начнет подниматься с полу и где-то встанет; одним словом, в одном поклоне более минуты пройдет. Но представьте себе, какой странный случай тогда сделался! В самую минуту, как назначено было мне свет увидеть, бабушка отправляла свой поклон и была нагнувшись, и в самый тот момент попади крест ея в щель на полу между рассохшимися досками и там повернись ребром, что его ей вытащить никак было не можно. Мать моя начала кричать и звать ее к себе, она «постой, матушка» говорит, «погоди немножко, крест зацепил, не вытащить». И между тем барахталась на полу головою и руками. Вытянуть его было не можно, перервать также; гайтан не рвется, крепок; вздумала его скидывать с головы. Но что ж, еще того хуже сделала. Голова не прошла, а только увязла и привязалась к полу! Что оставалось тогда делать и не смешное ли приключение? Мать моя рассказывала потом часто, что она не могла от смеха удержаться видя сию проказу, и слыша усиленные ея просьбы, чтоб немного погодила, ибо в ея ли власти было погодить.
Ежели спросите, каким же образом она освободилась, то скажу, что на крик их проснулась и прибежала еще баба и гайтан принуждена была разрезать. И по счастию поспела бабка к исправлению своей должности»[2].
Родную вотчину мальчику пришлось очень скоро покинуть. Он неразлучно находился при отце, полковнике Архангелогородского полка; сам он был записан в тот же полк и к четырнадцатому году (когда отец умер) был произведен в чин сержанта. Отрок на год получил отпуск, возвратился к матери в Дворяниново, где усердно уселся за книги по географии, истории, фортификации, а также много рисовал, проявляя недюжинные способности. Едва ему исполнилось шестнадцать лет, он поспешил в свой полк, квартировавший в Эстляндии. Болотов принял боевое крещение во время Семилетней войны; служа в Петербурге, он дружил с Григорием Орловым и оказался непосредственным свидетелем дворцового переворота (именуемого тогда революцией), который возвел на престол Екатерину II. Но военная карьера не прельщала Болотова. Он одним из первых воспользовался дарованным по закону «о вольности дворянской» правом выйти в отставку.
В сентябре 1762 года Болотов возвращается в Дворяниново. Ему было всего двадцать четыре года, но он уже был умудрен богатым жизненным опытом, который современный человек обретает разве что лет в сорок. Свою родную усадьбу он нашел в полной разрухе. Вот его впечатления при приезде:
«Не могу забыть той минуты, в которую вошел я впервые тогда в переднюю комнату моего дома, и тех чувствований, какими преисполнена была тогда вся душа моя. Каково ни мило и не любезно было мне сие обиталище предков моих и мое собственное в малолетстве, но возвращаясь тогда в оное, не только уже в совершенном разуме, но, так сказать, из большого света и насмотревшись многому большому, смотрел я на все иными уже глазами: и как сделал я уже привычку жить в домах светлых и хороших, то показался мне тогда дом мой и малым-то, и дурным, и тюрьма тюрьмою, как и в самом деле был он. А особливо тогда при вечере, с маленькими своими потускневшими окошками, и от древности почти почерневшим потолком и стенами — весьма, весьма не светел. И передняя моя комната, по множеству образов, в кивотах и без них, которыми установлены были все полки и стены в угле переднем, походила более на старинную какую-нибудь большую часовню, нежели на зал господского дома, а особый пустынный запах придавал еще более неприятности»[3].
2
Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков. М., 1986. С. 22–23.