Выбрать главу

В мифологических рассказах в качестве обиталища домового наравне с чердаком фигурируют и полати — высокий и широкий настил для спанья, тянущийся обычно от печи (верхушек печных столбов) до противоположной стены. Полати делают на расстоянии 80 см от потолка[691] (приблизительно на высоте верхней поверхности печи): «Часто его (домового. — Н. К.) видят <…> спускающегося на пол с полатей или с бруса (балка посреди избы, которая служит для складывания ношебного платья)»[692]. Если сакральное пространство крестьянской избы ограничивается в длину и ширину ее углами, то сверху и снизу — чердаком и подпольем, так или иначе маркированным и знаком домового.

В мифологических рассказах и поверьях домовой нередко локализуется и под полом жилища (эквиваленты: подполье, подызбица, подклет). Подполье представляет собой яму, округлую или угловатую, разнообразную по размерам и глубине, но никогда не занимающую всей площади под полом и не превышающую роста человека. Вдоль боковых стен подполья устраиваются широкие земляные уступы наподобие полок. Из избы или голбца на дно подполья спускается дощатая лесенка. Вход в него захлопывается особым люком (дверцей)[693].

Именно из подполья доносятся, например, плач и стоны домового или «доможирихи», предвещающие несчастье[694]. Оттуда же раздаются и звуки свадьбы, справляемой домовыми: «Потом и пошло там, танцы да гармонь заиграла да пела. <…>. Ну, танцевали, да выли, да плясали, да ходили»[695]. Наиболее часто в быличках и бывальщинах повествуется о появлении мифического «хозяина» или «хозяйки» из подполья: «Говорит, подполенка отвориласе — вот так (некто. — Н. К.) ползет, а волосы…»[696]; «Лет сорок это было назад (т. е. около 1900 г. — Н. К.), приехал я на Пудожгору. Сижу в избе, слышу, кто-то говорит в подполье, а я и не верю. А была уже ночь. Вот потом открывается в полу дыра и оттуда выходит человек — это он, значит, подпольщик (здесь: таинственный обитатель подпола. — Н. К.)»[697].

На этих представлениях основаны некоторые элементы обряда, соблюдаемого при переходе в новый дом: женщины при наступлении вечера с зажженной свечой в руках открывают люк подполья и, наклоняясь над темным отверстием, приглашают его мифического обитателя на новоселье: «Дедушка-домовой, пойдем с нами жить!»[698]. В быличке аналогичная коллизия развертывается в сюжет: «Суседушко у меня хороший был, доброй. Я вот, когда переезжала в этот дом, в старом доме подпол открыла и сказала: „Суседушка-браток, пошли со мной!“ Сейчас он со мной в этом доме живет»[699].

Пространство под полом жилища, так же как и печное или околопечное, занимает важное место в культе предков и формирующемся на его основе культе мертвых. Это обстоятельство, по-видимому, обусловлено архаическими верованиями, зафиксированными у многих народов, и в частности, обычаем погребать мертвых под полом своих жилищ или под печью[700]. О подобном захоронении говорится в одном из памятников древнерусской литературы XVII в., в «Повести об Улиянии Осорьиной», использующей стереотипы агиографического жанра: «Потом над нею поставили церковь теплую во имя архистратига Михаила. Случилось, что над могилою ее была поставлена печь. <…> на краю гроба лежало печное бревно. А от гроба под печь проходила скважина. И по ней гроб тот из-под печи (курсив мой. — Н. К.) пошел на восток, пока, пройдя сажень, не остановился он у стены церковной»[701]. Разновидностью захоронений под полом, постройкой в сущности являются гробницы-часовни.

Семантически значимую роль в определении координат домового играет и порог. Вошедший в дом мифический «хозяин» останавливается у порога: «дли двери на конику»[702]. Порог, печь и угол избы, согласно народным верованиям, эквивалентны: «Любимое местопребывание домового порог и печь»[703]; «На зиму забирается под печку и там живет или у порога, или под углом избы»[704].

В основе подобных поверий лежит некогда существовавший обычай хоронить под очагом, полом, семейным порогом умерших предков[705], а в поздней традиции — мертворожденных младенцев[706].

вернуться

691

Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. С. 303.

вернуться

692

Логиновский К. Д. Материалы к этнографии забайкальских казаков. С. 5.

вернуться

693

Едемский М. Б. О крестьянских постройках на Севере России. С. 33.

вернуться

694

Ушаков Д. Материалы по народным верованиям великоруссов. С. 154; Сказки и предания Северного края/ Зап., вступ. статья, комент. И. В. Карнауховой; предисл. Ю. М. Соколова. М.; А., 1934. № 79. С. 164.

вернуться

695

Легенды. Предания. Бывальщины / Сост., подгот. текстов, вступ. статья, примеч. Н. А. Криничной. М., 1989. С. 210.

вернуться

696

АКНЦ. 23. № 393; Фонотека. 1443/26.

вернуться

697

Там же. 8. № 101а

вернуться

698

Завойко Г. К. Верования, обряды и обычаи великороссов Владимирской губернии. С. 104.

вернуться

699

Былички и бывальщины. № 92. С. 111.

вернуться

700

Веселовский А. Н. Поэтика сюжета. Л., 1940. С. 577.

вернуться

701

Изборник: Повести Древней Руси/ Вступ. статья Д. С. Лихачева; сост. и коммент. Л. А. Дмитриева, Н. Н. Понырко. М., 1986. С. 276–277.

вернуться

702

Будде Е. Ф. О говорах Тульской и Орловской губерний. С. 5 2.

вернуться

703

Балов А. Сон и сновидения в народных верованиях. С. 208.

вернуться

704

Колчин А. Верования крестьян Тульской губернии. С. 29.

вернуться

705

Велецкая Н. Языческие представления о загробной жизни и рудименты их в славянской народной традиции: Македонски фолклор. Ckopje, 1969. Год II. Бр. 3–4. С. 317; Котляревский А. А. О погребальных обычаях языческих славян// Соч. СПб., 1891. Т. 3. С. 33; Куликовский Г. И. Похоронные обряды Обонежского края // Этнографическое обозрение. 1890. Вып. 1. С. 415; Харузин Н. Н. Из материалов, собранных среди крестьян Пудожского уезда, Олонецкой губернии. С. 326; Штернберг Л. Я. Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936. С. 336.

вернуться

706

Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. 2. С. 113.