Что принадлежит до существования часовни в деревне Айской, то еще от 17 февраля 1836 года благочинный священник Торопов собирал сведения о крестьянских избах, обращенных в публичные раскольнические молельни и устрояемых вообще в часовнях престолах, доносил Епископу Агалиту, что в деревне Айской есть раскольническая часовня без престола с иконами и лампадами и при ней один колокол; по каковому случаю он, преосвященный, на основании указа Святейшего Синода, 2 апреля 1722 года, об упразднении оной часовни входил в сношение с господином Томским гражданским губернатором и получил отзыв, 5 февраля 1838 года, что часовня в деревне Айской выстроена гораздо прежде 17 сентября 1826 года. Священник же Степанов теперь доносит, что оную часовню в прошлом 1841 году в июне месяце подмыло водою от разлития реки Катуни, а иконы из нее вынесены той же деревни в дом крестьянина Ивана Сторыгина, куда собираются на молитвословие Айские крестьяне и начальствующий у них — означенный крестьянин Алексин Осипов. Консистория…
Для дальнейшего осмысления беловодской проблемы в целом значительную роль сыграла статья Т. С. Мамсик «Беловодцы и Беловодье (по материалам следственного дела о побеге 1827–1828 гг.)».[1057] Одна из наиболее значительных попыток поисков Беловодья изучены ею по следственным материалам участников этого побега (79 человек), преимущественно жителей алтайских сел (так называемые «каменщики»). В процессе изучения этих следственных документов и документов, отложившихся в административных архивах, все время возникал вопрос — участники побега просто отправились поискать мест, более благоприятных для ведения хозяйства, или они действительно знали Беловодскую легенду и стремились уйти от начальственного надзора и взыскания повинностей. Естественно, что «беловодцы», для которых легенда имела побудительный характер, скрывали от допрашивающего их начальства свои подлинные намерения. Однако отрицательные признания подобного рода не исчерпывали намерений беглецов. Так, например, Прокопий Огнев признает, что отец говорил ему, что знает — за границей есть такие места, «кои изобильны зверями и рыбою, удобны для земледелия, кои легко и всегда могут их закрыть (т. е. „укрыть“ — К. Ч.) от преследования и поимки, что, наконец, хлеб и порох можно получать от живущих там азиатских орд, а особенно порох, который они сами выделывают» или, выше: «там можно скрыться в пустых и неизвестных местах…, чтобы свободно и беспрепятственно отправлять богослужение по правилам секты поморской…»[1058]
Т. Г. Мамсик убедительно подчеркивает, что речь идет не просто о старообрядцах поморского толка. Бегуны явно играли в воззрениях беглецов наибольшую роль. Вместе с тем, в следственных документах есть и прямые признания того, что целью побега было Беловодье. Так, в показаниях Василия Носкова прямо говорится, что они хотели бежать заграницу в место, «называемое Беловодье, изобильное якобы зверями, рыбой и прочим», которое можно «заселить домами и, не будучи никому под зависимость и ничем не обремененными отправлять одно лишь богослужение по старообрядческой секте и заниматься промыслами».[1059] В следственных материалах сообщается о том, что при возвращении неудачных путешественников «суматоха в деревне началась с громких криков „беловодцы приехали“».[1060]
1057