Легенда о царевиче Алексее Алексеевиче пользовалась, видимо, значительной популярностью. В нее верили горячо и готовы были умереть, утверждая ее истинность. Так, в далеком от района действий С. Т. Разина Смоленске один из его «агитаторов» уверял народ, что видел царевича собственными глазами и даже разговаривал с ним. Он не отказался от своих слов даже на виселице.[217]
Московское правительство не только преследовало распространителей легенды и расправлялось с ними, оно рассылало грамоты, в которых призывало не присоединяться к разницам и не верить рассказам о царевиче и патриархе. В том же октябре 1670 г. в грамоте приказа Казанского дворца всем крестьянам и служилым людям объявлялось, что «Степан Разин лжет и затевает на соблазн незнающим людям», которые примыкают к нему «поневоле». Здесь же запоминалось: царевич умер в Москве в царских хоромах при царе 17 января 1670 г. и был погребен в Москве в церкви архистратига Михаила «при всем народе Московского государства» и, добавляет грамота, «во всех окрестных государствах про то ведают тоже». Грамота сообщает, что царь указал присылать в Москву «из города и из места человека по два и по три лутчих и середних добрых и разумных людей, не опасаясь ничего».[218] Видимо, представителям «городов и мест» должны были показать могилу царевича Алексея. Предполагалось, что этот акт и заверения москвичей прекратят распространение легенды.[219]
Обеспокоило правительство и известие о том, что разинцы пользуются именем опального Никона. Этот слух, судя по всему, циркулировал тоже достаточно широко. В Москву поступали одна за другой отписки, расспросные речи и т. п., в которых повторялся этот слух. Так, например, в «Расспросных речах в Тамбовской приказной избе стрельцов Григория Свешникова с товарищи о взятии Разиным Царицына», датированных августом 1670 г., говорилось: «Да они же, де, Гришка с товарыщи, будучи на Царицыне, слышали от воровских казаков многожды, что-де они, воровские казаки, меж собою говорят и похваляют бывшего Никона патриарха, что-де он, Никон, будет на Москве патриархом по-прежнему, так-де и все будет смирно. А пришод-де он, вор Стенька, к Москве, и бояр и всяких начальных людей побьет и его-де, Никона, возьмут и посадят на Москве на потриаршество по-прежнему».[220]
Никон был допрошен, и правительство убедилось в ложности слухов. С. Т. Разин, действительно, пытался сноситься с бывшим патриархом, но Никон отказался от всяких переговоров.[221]
В правительственных грамотах 1670–1671 гг., включая «Сказку, объявленную С. и Ф. Разиным перед казнью», Разин среди прочего обвинялся в рассылке «прелестных писем», в которых утверждал, что Алексей Алексеевич жив и разинцы действуют в его интересах, и, наконец, в злоупотреблении именем бывшего патриарха, по-прежнему находящегося «на Белоозере в Ферапонтове монастыре».[222]
Итак, из сохранившихся документов, большинство которых мы здесь упомянули или процитировали, несмотря на неясность многих деталей и обстоятельств, все же вырисовываются важнейшие черты легенды, основные этапы процесса ее формирования и роль ее в крестьянской войне 1669–1671 гг.[223]
С одной стороны, мы можем констатировать наличие основных мотивов, формирующих обычный сюжет типа «царевич-избавитель»: бояре думали извести царевича — наследника престола (В2), царевичу удалось избежать расправы (С), он до времени скрывается (D), но скоро явится народу, который сражается за него (G2). С другой стороны, есть и некоторые специфические особенности: на первом этапе царевич не противопоставляется правящему царю и стремление облегчить положение народа приписывается всей царской семье, на которую покушаются изменники-бояре. В отличие от других до сих пор анализируемых легенд, за исключением легенды о царе Дмитрии в период восстания И. И. Болотникова, здесь характерно напряженное ожидание царевича-«избавителя» и даже назначен срок, когда он явится народу, — после взятия Нижнего Новгорода. Так же как в 1606–1607 г., восставшие в различных районах Московского государства приводят население к крестному целованию «избавителю». Однако роль легенды в движении С. Т. Разина была значительно меньшей, чем в движении И. И. Болотникова.
218
Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов. Т. 2, ч. 1. С. 203–204.
220
Там же. С. 31; ср.: Известие о бунте и о злодействиях донского казака Стеньки Разина. С. 417.
221
Дело о патриархе Никоне. Издание Археографической комиссии по документам Московской Синодальной (бывшей Патриаршей) библиотеки. СПб., 1897. С. 345, 356, 369, 447 и др. См. также: Крестьянская война под предводительством Степана Разина. Сборник документов. Т. 3. С. 355–357 и 358–359.
223
В уже упомянутой нами статье Л. С. Шептаева «Ранние предания и легенды о Разине» предпринята интересная попытка выделить предания и легенды о Разине, существовавшие уже в годы крестьянской войны. К сожалению, при этом не дифференцированы предания и легенды, существование которых в 1669–1671 гг. подтверждается документами (например, по нумерации Л. С. Шептаева № 1 — «Разин не боится ни пуль, ни ядер», № 6 — «Сказ о Разине и Никоне», № 7 — «Разин и царевич Алексей» и № 9 — «Разин и персиянка»); предания и легенды, имеющие относительно исторические основания, время возникновения которых не поддается установлению (№ 5 — «Разин и царь», № 4 — «Разин бросает двадцатипудовые камни со струга», № 10 — «Разинская шуба и воевода», № 12 — «Разин наказывает жестокого воеводу»); предания и легенды, которые по сумме признаков датируются предположительно (№ 3 — «Разин убивает Урака из незаряженного ружья») и др. Аргументация в ряде случаев (№ 2, 8, 13, 14, 15, 18, 19) кажется нам неубедительной. Для нашей темы интересно выделение Л. С. Шептаевым «Сказа о Разине и Никоне» и легендарного рассказа «Разин и царевич Алексей». Правда, остается неясным, связаны ли между собой эти два «рассказа», которые автор относит, по-видимому, к двум разным жанрам, и какую роль они играли в истории разинского движения. Л. С. Шептаев странным образом считает, что разнохарактерные предания и легенды, которые он выделяет как ранние, возникли на почве «преданий и рассказов о колдунах, кудесниках, чародействе и знахарстве» (там же. С. 90). С другой стороны, социально-утопическими в равной степени объявляются все предания и легенды о Разине («Разинские сказания также социально-утопичны, как и волшебная сказка, но мир здесь активен» (?) — там же. С. 95).