Костромской помещик Василий Аристов, привлеченный за «непристойные слова», говорил: «Это-де нам какой царь, он-де не царь, взят с Кокуя (т. е. из немецкой слободы. — К. Ч.). А наш-де царь в забвении в немецком государстве. Видишь-де, живет все по-немецки и бояр много казнил, и стрельцов много побил, а набрал все дрязгу, холопья в солдаты. А стрельцы-де были воины».[289]
В изложении крепостного Ф. Степанова в 1701 г. легенда звучала так: «Государя-де на Москве нет. Семь лет в полону, а на царстве сидит немчин. Вот-де тысячи с четыре стрельцов порубил. Есть ли б де он был государь, стал ли б так свою землю пустошить».[290] Иногда вносились подробности: Петр в Риге «закладен в стене», а в Москве «немчин подмененный».[291] Упоминание Риги здесь не случайно. Оно, вероятно, связано с тем, что Петр во время путешествия был обижен шведским губернатором этого города Э. Дальбергом, не разрешившим ему осматривать городские укрепления и не оказавшим ему никакого внимания, так как официально было объявлено, что царя в составе посольства нет.[292]
В 1699 г. рижский эпизод фигурировал в качестве одного из оснований объявления войны Швеции.[293]
Другие два варианта совершенно не связаны с какими-либо историческими фактами. По одному из них царствует в Москве немец, а «наш царь в немцах в бочку закован да в море пущен»,[294] по другому — он пленен во время путешествия по Швеции в Стокгольме («в городе Стекольном», «в царстве Стекольном»). В 1701–1703 гг. велось следствие по делу посадского человека Лариона Зломана из с. Лыскова под Нижним Новгородом, который рассказывал: «Какой-де он государь, он-де не государь, немчин. Государь-де ездил в Стекольное и попал там в неволю и ныне-де он, государь, в неволе в Стекольном, а вместо ево к Москве прислан немчин, а к тому-де немчину и сестра приехала из немецкой земли и ныне она на Москве».[295] За такие речи Ларион был приговорен к смертной казни.
Примерно то же рассказывал И. Шелудяк — один из вождей астраханского бунта. Он «говорил, слыша из народной молвы, будто государь не прямой, потому затеяно-де, чего при прежних государях не бывало», царь «подменен» и находится «в полону в Стекольном».[296]
Терский атаман Андрей Хохлач, тоже участник астраханского бунта, после пытки признал, что получил из Астрахани письмо, в котором говорилось: «А государь-де в живых ли или нет, того не ведают, а иные-де говорят, будто он, государь в Стекольном в заточенье. Мы-де послали до Царицына проведать, жив ли он, государь».[297]
Пыточные речи других участников астраханского восстания подтверждают, что легенда сыграла значительную роль в развитии идеологии его участников. Так, один из них, Терентий Корешило, говорил: «И есть ли донские казаки к ним пристанут и им, Царицин взяв боем, идти до Москвы и по дороге имать городы и противников побивать до смерти для того, что в Астрахани была молва: государь в Стекольном закладен в столбе, а на Москве управляют бояре Бутурлин да Головин, и пришед к Москве проведать, было то подлинно. А проведав, что было делать, о том в переговоре не было».[298]
В «Стекольный» вариант иногда проникал эпизод с бочкой, и легенда получала наиболее законченный для второй редакции вид. Этот вариант представлен в документах, связанных со следствием по делу дворцового повара Якова Чуркина и его жены в 1704 г., и впервые был опубликован С. М. Соловьевым в 1862 г., перепечатывался П. А. Бессоновым и А. Н. Пыпиным, был пересказан Г. Есиповым и В. О. Ключевским и недавно снова упоминался и цитировался Н. Б. Голиковой по документам Преображенского приказа:[299] «Как государь и его ближние люди были за морем и ходил он по немецким землям и был в Стекольном, а в немецкой земле Стекольное царство держит девица, и та девица над государем ругалась, ставила на горячую сковороду и, сняв со сковороды, велела его бросить в темницу. И как та девица была именинница и в то время князья ее и бояре стали ей говорить: „Пожалуй, государыня, ради такого своего дни выпусти его, государя“. И она им сказала: „Подите, посмотрите: буде он валяется, и для вашего прошения выпущу“. И князи и бояре, посмотри его, государя, ей сказали: „Томен, государыня!“. И она им сказала: „Коли томен, и вы его выньте“. И они его выняв, отпустили. И он пришел к нашим боярам, и бояре перекрестились, сделали бочку и в ней набили гвоздья, и в тое бочку хотели его положить, и про то уведал стрелец и, прибежав к государю к постеле, говорил: „Царь-государь! изволь встать и выйти: ничего ты не ведаешь, что над тобою чинитца“. И он, государь, встал и вышел, и тот стрелец на постелю лег на его место, и бояре пришли, и того стрельца, с постели схватя и положа в тое бочку, бросили в море».[300]
292
293
Там же. С. 604. Вероятно, с этим эпизодом связано утверждение, что Петр — подмененный латыш, «рожден от нечистой девицы», которое фигурировало в одном из процессов 1707 г. (см.:
294
295
Там же. С. 216–217; ср. там же — допрос посадской женщины Анны Силиной в 1719 г. (С. 217).
297
См.:
299
300