Авторы «Очерков истории СССР. Период феодализма» совершенно справедливо пишут о процессе идеализации Алексея в сознании крестьянства: «Они награждали царевича совершенно не свойственными ему качествами, и в их рассказах Алексей, чье имя к концу десятых годов стало знаменем реакции, часто оказывался заступником народа против бояр».[321] Это справедливое замечание, по условиям издания, иллюстрировано крайне скупо.
Устная традиция, видимо, уже в первые годы XVIII в. прочно усваивает возникшее ранее противопоставление Петра и Алексея. В 1705 г. посол Петра в Париже А. А. Матвеев писал генерал-адмиралу Ф. А. Головину о слухе, который проник из России во Францию. Слух этот имеет вид вполне законченной легенды либо пересказа какой-то недошедшей до нас исторической песни. С. М. Соловьев, разыскавший это донесение, хранившееся в делах Монастырского приказа, воспроизводит его не вполне точно. Поэтому повторим публикацию по первоисточнику.
«Из Парижа ноября 17, 1705…
…Притом он (Дебервиль, французский королевский чиновник. — К. Ч.) спрашивал меня за словом, что истинно ли то, будто сего месяца… (число) их король писали из Польши с почтою, что великий государь наш при забавах некоторых разгневался на сына своего. Велел его принцу Александру казнить, который, умилосердяся над ним, тогда повесить велел рядового солдата вместо сына.
Назавтрове будто хватился государь: „Где мой сын?“ Тогда принц Александр сказал, что то учинено над ним, что он указал. Потом от печали будто был вне себя. Пришел тогда принц Александр, увидел, что государю его стало жаль; тотчас перед него жива царевича привел, что учинило радость неисповедимую ему.
Тот же слух того ж дни по всему французскому прошел двору, чего не донесть не смел».[322]
С. М. Соловьев считает, что А. А. Матвеев изложил «перевод народной русской песни об Иване Грозном, приложенной теперь к Петру».[323] Пересказ А. А. Матвеева действительно напоминает песню «Гнев Грозного на сына». Здесь Петр как будто заменил Грозного, Алексей — царевича Федора, а А. Д. Меньшиков — и Малюту Скуратова, и Никиту Романова одновременно.[324] Однако погрешности копирования и изложения документа привели С. М. Соловьева к ложному выводу. А. А. Матвеев пишет не о песне и не о французском ее переводе, а о слухе, распространенном в Польше, пересказанном в письме французского короля в Париж и воспринимавшемся весьма серьезно. На какой основе сложился и в какой форме распространялся этот слух, остается неизвестным. Между тем П. И. Калецкий снимает даже элемент сомнения, который содержался в утверждении С. М. Соловьева. Он пишет: «Очень интересно приведенное Соловьевым (III, стр. 1326) донесение русского посла в Париже Андрея Артамоновича Матвеева о том, что при французском дворе был распространен перевод русской песни, где место Грозного и его сына заняли Петр и царевич Алексей. Спасителем царевича являлся Меньшиков».[325] Разумеется, если бы было доказано существование подобной песни, это было бы не столь удивительно. Подобные замены довольно обычны для исторической песни. Они означают либо приспособление привычного сюжета к новым обстоятельствам, либо создание самостоятельной песни в сходных исторических условиях. Однако пока в нашем распоряжении только сообщение А. А. Матвеева и, пожалуй, еще два разрозненных факта, один из которых упомянут П. И. Калецким, — запись песни об Иване Грозном, в которой фигурируют Петр и Алексей, но спасает царевича «дядюшка Микита Романович»,[326] и терская песня «Петр на пиру», относительно которой можно было бы предположить, что она является начальным отрывком той же недошедшей до нас песни.[327] Таким образом, неизвестно, существовала ли самостоятельная песня о гневе Петра на сына, но можно допустить, что происходили какие-то процессы, подготавливавшие возможность появления подобной песни. Несомненен же только факт бытования слуха, принявшего характер законченного вымышленного рассказа, выразившего совершенно определенные настроения, т. е. легенды. Формирование ее уже к 1705 г. интересно не только для истории другой легенды — о царевиче Алексее-«избавителе», как один из возможных ее этапов (противопоставление Петру Алексея, попытка Петра погубить его, спасение), но и в более широком теоретическом плане. Донесение А. А. Матвеева было прислано в Россию за 13 лет до казни царевича, т. е. в то время, когда конфликт между ним и Петром еще только назревал. Следовательно, народный вымысел значительно обогнал реальное развитие событий. Подобное обычно не допускается при исследовании взаимоотношений фольклорных произведений и действительности. В этом смысле донесение А. А. Матвеева интересно учесть, например, в ходе продолжающегося спора о возможном времени возникновения песни о Грозном, которую мы только что упоминали. Оно свидетельствует в пользу тех исследователей, которые считали возможным допустить, что песня возникла до убийства Грозным сына Ивана в 1581 г.[328]
322
Российский государственный архив древних актов, ф. 93 (Сношения России с Францией, 1705 г.), ед. хр. 2, л. 44 об. Скопировано по нашей просьбе И. В. Власовой.
324
После заточения Евдокии воспитание Алексея было поручено сестре Петра царевне Наталии; обергофмейстером и фактическим руководителем Алексея с 1700 г. и до смерти царевича был А. Д. Меньшиков. Историки считают, что он сыграл роковую роль. Об этом же говорил и сам Алексей чиновникам австрийского двора, прося у кесаря защиты от преследований.
325
326
327
Исторические песни на Тереке / Подгот. текстов, статья и прим. Б. Н. Путилова. Грозный, 1948. С. 47. № 34.
328