Некуда девать Василью силушки, одолела молодца удаль богатырская, в жилах кровь молодецкая ключом кипит, в глазах свет застилает, руки чешутся, ноги с места несут, стоять не дают.
Стал детинушка по улицам похаживать, немалые шуточки пошучивать.
Да и не только по улицам молодец похаживает, забирался он не раз на княженецкий двор, посчитывал детей боярских, княжеских: от того счёту молодецкого, кто стоймя стоял, тот сидмя сидит; кто сидмя сидел, тот лежмя лежит.
Призадумались тут люди новгородские.
— Как распустить нам, — говорят, — Буслаева, так от него не будет житья на улицах.
Говорят ему старые люди почтенные:
— Эй, Василий, не сносить тебе головы своей, не малые шутки ты пошучиваешь, быть тебе за эти шутки в Волхове-реке!..
Не унимается детина, не слушает.
Пошли тогда к его матушке:
— Уйми ты, честная вдова, своё детище, нехорошие он шуточки пошучивает, наших молодцев, ребятушек увечит, быть ему за эти шутки без буйной без головушки!..
Стала вдова унимать сына:
— Ты уймись, Василий, образумься, свет; уж в твои-то годы батюшка набрал себе дружинушку, а ты стоишь сам один на один; как накинутся на тебя за твои шутки неразумные, так тебе с ними со всеми и не справиться, а за тебя и постоять будет некому.
Послушался Василий матери, попритих, сидит, пишет записки скоро-наскоро, привязывает записочки к стрелам калёным и расстреливает стрелы по улицам.
Идут люди от обедни, поднимают стрелочки, прочитывают:
«Кто хочет сладко есть и пить,
Кто хочет носить платье цветное,
Тот иди к Василию Буслаеву на широкий двор».
Собирается народу тьма-тьмущая, идут старые, идут малые, идут холостые, идут женатые, всем сладко поесть, попить хочется.
А Василий поставил середи двора огромный чан зелена вина, в него спустил чашу в полтора ведра, сам стоит с толстым вязом в руке, гостей потчует:
— Ну-тка, гости мои дорогие, любезные, подходите к вину, попробуйте: кто сможет выпить мою чару в полтора ведра, не поморщится, кто отведает моего вяза, не тряхнётся, будет тот мне братом крестовым, названым, приму его в свою дружину храбрую, стану поить-кормить досыта.
Смотрят гости, попятились, друг за дружку попрятались; кто отведал вязу, тот вон побежал, по гостям ходить закаялся.
Вдруг идёт к Василию Костя Новоторжанин, подошёл к чану, зачерпнул вина, выпил за один дух всю чашу, не поморщился.
Как хватил его Василий своим вязом по спине, думал, что и дух из него вышибет, а Костя стоит себе, как нипочём, не шелохнётся.
Взял его Василий за белые руки, целовал, называл братцем крестовым, повёл в гридню.
Только что ушёл Костя Новоторжанин, а за ним уж ковыляет Потанюшка хроменький, припадает на правую ногу, волочит левую, подходит к чану, выпивает чашу, не морщится. И его попотчевал Василий своей палицей вязовой: не тряхнул молодец кудрями, с места не тронулся.
— Ну, Потанюшка, будь же и ты моею дружинушкою храброю, — сказал ему Василий и отвёл его тоже в свою гридню столовую.
За Потанюшкой пришёл ещё и Фомушка Горбатенький, выпил чару за один дух, стоит, посмеивается.
Не стал уж его Василий и вязом испытывать, а прямо повёл в свою гридню столовую:
— Будьте вы, молодцы, моей дружиною храброю, теперь нам некого бояться в Нове-городе!
Прослышали люди новгородские про дружину Васильеву, стали они его побаиваться.
Затеяли в Нове-городе братчину [11] Никольщину, много народу пришло на праздник, каждый давал свою часть церковному старосте, а тот уж и распоряжался по-своему.
Не позвали на пир Василия, а Василий со своими дружинниками, и незваный и непрошеный, тут как тут, говорит:
— Сколько с брата приходится?
Поглядели на него искоса, отвечают:
— Званому-то гостю хлеб да соль, а незваному и места нет.
Бросил им Василий денежки.
— Вот вам, — говорит, — за дружинника по пяти рублей, а за мою головушку и все пятьдесят; званому-то гостю много простору надобно, а незваному — как Бог пошлёт.
Как стал он с дружинушкою гостей поталкивать, поприжал всех в большой угол, а из большого угла в угол за печкою, а оттуда и к окну вытеснил, а там уж кто и в дверь вылетел… Началась свалка, драка великая, а Василий кричит новгородцам:
— Вы послушайте меня, люди честные! Буду я биться с вами об великий заклад: если я одолею, вы мне заплатите дань по три тысячи в год, если вы меня побьёте, буду я вам платить такую же дань до самой смерти.
11
Бра́тчина — обрядовый праздник (здесь: в день памяти Николая Угодника), во время которого устраивалось вскладчину коллективное пиршество.