Применительно к поставленной задаче весьма важно отражение в русской письменной традиции тех или иных статусных или территориальных притязаний ордынских правителей в XIII веке, а также признание этих притязаний на Руси, выраженное именно в системе титулований.
Определяя статусное положение монгольских правителей в XIII столетии, А. А. Горский подчеркнул, что «после похода Батыя и установления зависимости русских княжеств от монголо-татар титул "цесарь"/"царь" начинает последовательно применяться в русских источниках к их правителю. Первоначально так именуется главным образом великий хан в Каракоруме, а с 1260-х годов, после утверждения полной самостоятельности западного улуса Монгольской империи — Орды, — хан, правящий в этой последней»[26].
Данное мнение основано на анализе сведений источников, проведенном А. Н. Насоновым, который отмечал, что в Ипатьевской и Лаврентьевской летописях глава Джучиева Улуса долгое время не именовался «царем»: «Первые десятилетия владычества татар, когда Золотая Орда не отделилась еще от империи, "царем" для наших князей был именно "каан", или император, и его, а не золотоордынского князя именовали они этим титулом». При этом А. Н. Насонов подчеркивал, что к ордынским правителям титул «царь»/«цесарь» стал применяться, начиная с Берке (свидетельство Ипатьевской летописи о смерти хана в 1266 году), а регулярно — с Менгу-Тимура (1266–1280), «когда Золотая Орда окончательно отошла от империи»[27].
Действительно, до 1260-х годов в русских памятниках ордынские правители упоминаются, как правило, без каких-либо титулов. В Лаврентьевской летописи при описании нашествия монголо-татары вообще выступают как безликая масса. К примеру, авторы и составители Лаврентьевской летописи, отмечая поездки русских князей в степь в 1240–1250-х годах, указывают в первую очередь этнический маркер (татары), а затем личные имена или титулы: «…князь Ярослав поеха в Татары, а сына своего Константина посла к Канови…»[28]. При этом единственное встречающееся в это время титулование монголо-татарских властителей — титул «кан»/«каан» (см. также под 1246 годом, под 1247 годом, под 1249 годом)[29].
Лишь единожды в Лаврентьевской летописи титулы «казн» и «цесарь» отождествлены друг с другом. Под 1257 годом отмечено, что «тое же зимы приеха Глебъ Василькович ис Кану земли от цесаря»[30]. Встречается также два косвенных известия в той же Лаврентьевской летописи. Первое — под 1252 годом при описании так называемой «Неврюевой рати». Летопись сообщает, что владимирский князь Андрей Ярославич, который «здума… бегати нежели цесарем служить»[31], вызвал гнев Батыя. С большой долей вероятности можно предполагать, что Андрей выказал неповиновение именно центральной монгольской власти, за что и поплатился военным вторжением.
Второе известие связано с описанием восстания в русских землях против ордынских баскаков-откушциков в 1262 году, в преддверии которого «титям приехалъ от цесаря Татарьского именем Кутлубии»[32], под которым вполне обоснованно предполагается каан Хубилай (1259–1294 годы).
Южнорусское летописание представлено для рассматриваемого времени Галицко-Волынской летописью, которая сложна по составу и структуре. Традиционно она делится на летописный свод 1246 года, так называемую «летопись епископа Иоанна» (оканчивается 1260 годом), свод Василька Романовича Волынского (ок. 1263–1271 годы), «летописец Владимира Васильковича» (1272–1289 годы) и свод Мстислава Даниловича (1289–1291 годы).
Комплекс известий с титулованием монголо-татарских правителей в 1240–1260-х годах связан с «летописью епископа Иоанна». В свидетельствах о походе Батыя на Русь под 1240 годом отмечается: «Менгуканови же пришедшу сглядать града Киева»; «Меньгу и Кююкь, — иже вратися уведавъ смерть канову, и бысть каномь»[33]. Показателен здесь факт упоминания сына Угедея Гуюка и сына Тулуя Менгу с титулом «каан», чего не могло быть в отношении первого ранее 1246 года, а в отношении второго — ранее 1251 года.
Однако упоминаемые при описании поездки в степь князя Даниила имена ордынских правителей не сопровождаются никакими титулами. Лишь однажды старшая жена Батыя поименована с титулом «великой княгини Баракъчинови»[34]. По всей видимости, перед нами калька с именования жен Чингизидов, известного нам по мусульманским источникам, — Хатун-и бузург — «старшая госпожа» или хатун-и бузургтар — «великая госпожа»[35]. Тем не менее составитель и читатель данной части Галицко-Волынской летописи должен был косвенно воспринимать Батыя как «великого князя» — мужа великой княгини.
26
27
35