Ныне считается общепринятым, что краткая повесть о Куликовской битве восходит к своду 1408 г. и не является сокращением пространного ее варианта. Следовательно, именно она является самым ранним источником, отобразившим побоище на Дону. Вместе с тем, специалисты расходятся в ее абсолютной датировке, хотя в своих спорах и не выходят за рамки последнего десятилетия XIV первого десятилетия XV в. Поэтому придется согласиться с точкой зрения В. Н. Рудакова:
«…Вероятнее, наиболее правильным является оценка краткой летописной повести…о великом побоище, иже на Дону в качестве памятника, появившегося в конце XIV начале XV в. и приобретшего окончательный, дошедший до нас вид в результате той летописной работы, которую вели составители…свода 1408 г.»[535].
В отличие от краткой, пространная редакция летописного повествования испытала на себе явное влияние более поздних текстов, в частности Задонщины. По мнению большинства исследователей, повесть о Куликовской битве, дошедшая в составе Новгородской четвертой и Софийской первой летописей, могла появиться не ранее 40-х гг. XV в.[536]. При этом датировка ее оказывается напрямую связанной с установлением времени создания Задонщины. Между тем литературная история этого источника вызывает наибольшие споры у специалистов. Задонщина сохранилась в шести списках, ни один из которых не дает достаточно ясного представления о ее исходном тексте[537]. Поэтому все публикации этого поэтического произведения представляют собой более или менее удачные реконструкции. Естественно, исследователи существенно расходятся во мнениях относительно того, какой из сохранившихся списков передает наиболее ранний текст, не говоря уже о сколько-нибудь точных датировках Задонщины. В число аргументов, на которые ссылаются исследователи, пытающиеся определить время появления поэтического описания Мамаева побоища, входят все мыслимые доводы, вплоть до признания эмоциональности восприятия событий свидетельством в пользу создания Задонщины современником, а, возможно, участником битвы[538]. С другой стороны, наиболее поздние датировки относят ее текст к середине второй половине XV в. Terminus ante quem в таком случае является дата Кирилло-Белозерского списка. Пожалуй, и здесь лучше согласиться с В. Н. Рудаковым:
«…При указанном разбросе мнений и шаткости доводов относительно времени создания произведения, наиболее правильным считаю остановиться на точке зрения о возможности появления…Задонщины во временном промежутке от конца XIV до 70-80-х гг. XV в., не настаивая при этом на более узких датировках памятника»[539].
Самым поздним и, одновременно, наиболее обширным памятником Куликовского цикла является, по общему мнению, Сказание о Мамаевом побоище. Оно известно приблизительно в полутораста списках, ни один из которых не сохранил первоначального текста. Их принято делить на восемь редакций: Основную, Летописную, Распространенную, Киприановскую, редакцию летописца Хвороетанина; западнорусскую переработку; редакцию, переходную к Синопсису, и редакцию Синопсиса Иннокентия Гизеля[540]. Наиболее ранними являются первые три из них[541].
Датировки Сказания имеют разброс от конца XIV первой половины XV в.[542]. до 30-40-х гг. XVI в.[543]. Судя по всему, наиболее доказательна датировка, предложенная В. А. Кучкиным и уточненная Б. М. Клоссом. По ней, Сказание появилось не ранее 1485 г., скорее всего во втором десятилетии XVI в.[544].
Соответственно, серьезные споры вызывает достоверность сведений, приводимых в Сказании. Так, А. Ю. Якубовский, говоря о его Киприановской редакции, отмечает:
«…Историческое повествование о походе Мамая 1380 г. и о знаменитой битве на Куликовом поле, находящееся в составе Никоновской летописи, представляет собою выдающийся исторический документ. Он не только проникнут глубоким патриотизмом, не только хорошо литературно обработан, но и содержит много интересного фактического материала, а главное стоит на уровне глубокой политической зрелости и мудрости»[545].
Зато другие исследователи убеждены в недостоверности большинства фактов, приводимых в…Сказании[546]. При этом, однако, сплошь и рядом подчеркивается, что, несмотря на позднее происхождение текста, он опирался на некие ранние источники, откуда якобы и была почерпнута оригинальная информация Сказания, которая не имеет явных признаков искажений исторической реальности. Показательна в этом отношении характеристика текста Сказания М. Н. Тихомировым:
535
Рудаков В.Н. Отображение монголо-татар в древнерусской литературе середины XIIIXVb. С. 190.
536
Иногда ее датировка омолаживается до середины XV в. (см.: Орлов А. С. Литературные источники Повести о Мамаевом побоище // Труды Отдела древнерусской литературы. М.; Л., 1935. Т. 2. С. 157162; ср.: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л., 1989. Ч. 2. Вып. 2: Вторая половина XIVXVI в. С. 245).
537
По определению Л. А. Дмитриева, списки Ундольского и Синодальный пестрят ошибками и искажениями; в Ждановском, Историческом первом и Историческом втором текст дефектный; наконец список Кирилло-Белозерский самый ранний из всех (70-90-е гт. XV в.) передает только половину текста (Дмитриев Л. А. Литературная история памятников Куликовского цикла//Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 307–309)
538
См.: Дмитриев Л.А. Литературная история памятников Куликовского цикла. С. 311, 327–330.
539
Рудаков В. Н. Отображение монголо-татар в древнерусской литературе середины XII–XV в. С. 188..
540
См.: Дмитриев Л.А. Обзор редакций Сказания о Мамаевом побоище //Повести о Куликовской битве… С. 449480; Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. С. 371–384.
541
См.: Кучкин В.А. Победа на Куликовом поле//Вопросы истории, 1980. 8. С. 7; КучкинВ. А. Дмитрий Донской и Сергий Радонежский в канун Куликовской битвы//Церковь, общество и государство в феодальной России: Сб. статей. М., 1990. С. 105, 111..
542
См.: Греков И. Б. О первоначальном варианте Сказания о Мамаевом побоище //Советское славяноведение. 1970. 6. С. 2736; Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. М., 1975. С. 316–317, 330–332, 431–442; Азбелев С. Н. Повесть о Куликовской битве в Новгородской Летописи Дубровского//Летописи и хроники: Сб. статей. 1973. М., 1974. С. 164–172; АзбелевС.Н. Об устных источниках летописных текстов: На материале Куликовского цикла//Летописи и хроники: Сб. статей. 1976. М., 1976. С. 78–101; Азбелев С. Н. Об устных источниках летописных текстов: На материале Куликовского цикла//Летописи и хроники: Сб. статей. 1980. М., 1981. С. 129–146 и др.
543
См.: Мингалев В. С. Сказание о Мамаевом побоище и его источники/Авторсф. дисс… канд. ист. наук. М.; Вильнюс, 1971. С. 12–13.
544
См.: В. А. Кучкин исходит из упоминания в Сказании Константино-Еленинских ворот Московского Кремля, которые до 1490 г. назывались Тимофеевскими (Кучкин В.А. Победа на Куликовом поле… С. 7; Кучкин В.А. Дмитрий Донской и Сергий Радонежский в канун Куликовской битвы… С. 109–114). Б. М. Клосс же атрибутирует Сказание коломенскому епископу Митрофану и датирует памятник 1513–1518 гт. (Клосс Б. М. Об авторе и времени создания Сказания о Мамаевом побоище // In memoriam: Сборник памяти Я. С. Лурье. СПб., 1997. С. 259–262).
546
См., напр.: Мингалев В. С. Сказание о Мамаевом побоище… С. 15. Ср.: Скрынников Р. Г. На страже московских рубежей. М., 1986. С. 21–23, и др.