«…Поидем на русского князя и на всю Русскую землю, якожи при Батыи цари бывши, и христьянство потеряем, а церкви Божия попалим огнем, а закон их погубим, а кровь християньску прольем»[573]
Поэтому князь, как будто, имеет полное основание сказать, обращаясь к брату своему, князю Владимиру Андреевичу и ко всем князем рускым:
«…Поидем против сего оканного и безбожнаго, и нечестиваго, и темнаго сыроядца Мамая за правоверную веру крестьяньскую и за святыя церкви, и за вся крестьяне, и взем с сбою скыпетр Царя Небеснаго, непобедимую победу, и всприим Авраамлю доблесть»[574]
Как следствие, действия Дмитрия Ивановича получают высочайшую поддержку: с их помощью
«…хотя человеколюбивый Бог спасти и свободити род христианьскыи молитвами Пречистыя Его Матери от работы измалтьскыя от поганаго Мамая и от сонма нечистиваго Ягаила, и от велеречиваго и худаго Олга рязаньскаго, не снабдевшего своего христианьства, и придет ему день великыи Госопдень в суде»[575]
Показательно в этом отношении развитие мысли о попущении Божии, которое перекликается с уже упоминавшимся расчетом кириопасхи:
«…Се бысть грех ради наших, вооружаются на ны иноплеменици, да выхом отступили от своих неправд, от братоненавидения и сребролюбия, в неправду судящих и от насилиа. Но милосерд бо есть благыи человеколюбец Бог, не до конца прогневается на ны, ни в векы враждует»[576]
Формальным подтверждением богоугодности похода великого московского князя становится послание, которое он получает непосредственно перед битвой от Сергия Радонежского (еще один новый сюжетный ход):
«…Великий же князь Дмитрии Иванович прииде к реце к Дону за два дни до Рожества святыя Богородица, и тогда приспела грамота от преподобного игумена Сергия от святого старца благословелная, в неи же написано благословление его таково, веля ему битися с татары…чтобы еси господине, такы и пошел, а поможет ти Бог и святая Троица…»[577]
То, что князь хорошо осознает свою роль и богоугодность своего дела, летописец передает всего одной фразой, которую мы едва понимаем:
«…Великии же князь Дмитрии Иванович, слышав невеселую ту годину, что идут на него вся царства, творящии безакония, а ркуще: Еще наша рука высока есть»[578].
В данном случае мы имеем дело с образом высокой руки, восходящим к библейским текстам и связанным с Божественным покровительством:
«…И ожесточил Господь сердце фараона, царя Египетского [и рабов его], и он погнался за сынами Израилевыми; сыны же Израилевы шли под рукою высокою[579];
…из Раамсеса отправились они в первый месяц, в пятнадцатый день первого месяца; на другой день Пасхи вышли сыны Израилевы под рукою высокою в глазах всего Египта[580];
…отложил это ради озлобления врагов, чтобы враги его не возомнили и не сказали: наша рука высока, и не Господь сделал все сие[581];
Крепка мышца Твоя, сильна рука Твоя, высока десница Твоя![582]; Господи! рука Твоя была высоко поднята, но они не видали ее; увццят и устыдятся ненавидящие народ Твой; огонь пожрет врагов Твоих»[583].
К тому же, сокровенно подчеркивает летописец, Дмитрий возглавляет богоизбранное войско: русские воины
«…извлекоша оружия своя обоиюдоустри в руках их[584], и орли сбирахуся, яко же есть писано, где трупиа туто и орли»[585].
Несколько неожиданно туг же появляется еще один мотив, который хорошо вписывается в знакомую нам систему представлений древнерусских летописцев и их читателей, мотив преступлений в чужой предел и оправдания нарушения этого завета (кстати, это еще одно подтверждение того, что Мамай не совсем чужой для летописца):
«…Великий же князь Дмитрии Иванович рече: Господь не повелел еси в чюжие предел преступати. Аз же приходящии акы зми к гнезду окаяныи Мамаи, нечестивыи сыроядец, на христианьство дерзнул, кровь мою хотя пролиати и всю землю осквернити, и святыя церкви Божия разорити. И рече: Что есть великое сверепьство Мамаево, акы некая ехидна прыскающе, пришед от некия пустыня, пожрети ныи хочет. Не предаи же мне, Господи…»[586]
585
Софийская первая летопись. Стб. 464. Ссылка на евангельский текст: ибо, где будет труп, там соберутся орлы (Мф 24:28), либо: На это сказали Ему: где, Господи? Он же сказал им: где труп, там соберутся и орлы (Лк 17:37)