Истоки основной гипотезы Б. А. Рыбакова уходят в XIX в. Во-первых, это предположение И. П. Хрущева, что летописная статья 1153 г. Ипатьевской летописи представляла собой отрывок из мемуара самого участника посольства, Петра Бориславича. Во-вторых, гипотеза К. Н. Бестужева-Рюмина, что в Ипатьевскую летопись включено подробное сказание об Изяславе Мстиславиче (с 1146 г. приблизительно до 70-х гг. XII в.). Включает она и еще одно предположение. Оно неявно на первый взгляд, поскольку является весьма распространенной, если не сказать общепринятой точкой зрения: Слово современно описываемому в нем походу на половцев.
Вопросы датировки «Слова», как, впрочем, и проблема локализации памятника, по существу в данной работе не ставятся, но присутствуют в ней опосредованно. Автор рассматривает эти вопросы как в принципе решенные.
Между тем прямых указаний в тексте самого «Слова» на время его создания, как известно, нет. Косвенные же основания для датировки таковы, что, по справедливому замечанию одного из безусловных сторонников появления поэмы во второй половине 80-х гг. XII в., достаточно оторвать «Слово» от породившей его эпохи, как
«…окажется возможным переместить его в любое столетие».
Верное прочтение источника при этом,
«…по существу, сливается с реконструкцией отраженной в нем эпохи[697].
В связи с этим книга открывается обширным историческим очерком. Он является одновременно воссозданием исторической реальности, которая, по мнению Б. А. Рыбакова, породила «Слово», и историческим осмыслением самого «Слова». Первый раздел Петра Бориславича не просто популярное изложение основных идей одной из предшествующих книг автора (…Слово о полку Игореве и его современники. М., 1971). Однако, как и в ней, одним из важнейших источников для восстановления исторической обстановки, в которой появилось «Слово», является сама поэма. Принципиальным же отличием является то, что «Слово» здесь берется не в чистом виде (так, как оно дошло до нас в издании 1800 г.), а в виде гипотетической реконструкции. Естественно, исходный материал реконструкции в значительной степени определяет получаемый результат. На мой взгляд, более корректным было бы воссоздание реальности, породившей поэму, на основании других источников, без привлечения материалов ее самой. Иначе получается, что Слово объясняется через само «Слово». Такой путь вряд ли позволит получить удовлетворительный исторический комментарий к поэме и уточнить дату ее создания, поскольку мы попадаем в порочный круг.
Не представляется возможным рассмотреть здесь каждый из частных вопросов исторического осмысления того или иного фрагмента поэмы. Гораздо важнее вычленить и обсудить основополагающие принципы изучения данного, как впрочем, и любого другого уникального исторического источника.
Это касается и второго раздела работы, посвященного непосредственно Петру Бориславичу. И наиважнейшим, несомненно, является вопрос об источниковой базе, которую использует автор. Обычно считается, что Б. А. Рыбаков опирается на реальные тексты: «Слово о полку Игореве» и летописи XII в. Однако при ближайшем рассмотрении такое мнение оказывается не вполне справедливым.
Уже в 1971 г. Б. А. Рыбаков в довольно осторожной форме высказал гипотезу о том, что Слово сохранилось в непервоначальном виде. Развивая наблюдения А. И. Соболевского, И. А. Яковлева и других исследователей, автор Петра Бориславича предположил, что в привычном для современного читателя тексте отразились достаточно многочисленные перестановки отдельных его фрагментов. Там же была предложена ориентировочная реконструкция первоначальной структуры текста Слова, причем сам памятник был дан в переводе[698]. В 1985 г. вниманию научной общественности была предложена уже реконструкция, составленная из фрагментов самого текста. За основу ее принят вариант разделения Слова на строки, предложенный самым, пожалуй, стойким и последовательным противником каких бы то ни было перестановок в тексте этого памятника В. И. Стеллецким[699].
Проверку возможности предложенных Б. А. Рыбаковым перемещений осуществила Л. П. Жуковская крупнейший современный специалист в области палеографии и кодикологии. В итоге скрупулезного, если не сказать ювелирного, анализа была подтверждена принципиальная возможность такой реконструкции. При этом, однако, подчеркивалось, что данная гипотеза имеет право на существование только в том случае, если она будет базироваться на серии предположений. Во-первых, листы не могли быть перепутаны в один прием. Последовательных перестановок должно было быть не менее трех. Во-вторых, перестановки осуществлялись в списках, имевших различный объем листа. В-третьих, один из промежуточных списков «Слова» должен был быть написан на листах бересты разного формата либо его текст перемежался небольшими миниатюрами, места расположения которых и занимаемая высота на листе и его обороте были неодинаковы. Наконец, в-четвертых, один из переставленных отрывков (5, стрк. 285–295) должен был располагаться на последнем листе тетради, из-за чего на последней странице уместился текст, приблизительно на 16 % меньший, чем на других страницах. Работа, проведенная Л. П. Жуковской, подтвердила внутреннюю непротиворечивость гипотезы Б. А. Рыбакова, но не могла стать доказательством ее бесспорности[700].
697
Кузьмин А.Г. «К спорам о методологии изучения начального летописания»//Кузьмин А. Г. К какому храму ищем мы дорогу? История глазами современника. М., 1989. С. 306.
699
Слово о полку Игореве: Попытка восстановления первоначального композиционного строя поэмы. Реконструкция Б. А. Рыбакова// Слово о полку Игореве и его время. С. 724.
700
Жуковская Л. П. «О редакциях, издании 1800 г. и датировке списка Слова о полку Игореве // Слово о полку Игореве и его время». С. 68–79.