развернутые объяснения всеобщей беды в духе религиозной дидактики, обращенной с призывом к покаянию[293].
Рассказ о нашествии у южнорусского летописца (во всяком случае, на первый взгляд) предельно лапидарен и конкретен. Тем не менее в нем присутствуют вполне определенные этические характеристики. В частности, по наблюдению В. Н. Рудакова,
в Ипат. борьба с ордынцами выглядит как наиболее предпочтительный способ поведения[294].
Об этом, в частности, свидетельствуют эпизоды о взятии Татарами Владимира-на-Клязьме и Козельска, несомненно противопоставленные друг другу. Чтобы обеспечить себе не скоро миноующее житие, о котором говорил владимирцам епископ Митрофан, необходимо, по мнению автора Ипатьевского варианта, активно противостоять поганым. При этом, видимо, не случайно упоминание козлян как крепкодушных. В поучении Серапиона Владимирского (синхронного анализируемому протографу Ипатьевской летописи) утверждается, что
«…враг наш дьявол, видя ваш разум, крепкодушье, и не възможет понудити вы на грех, но посрамлен отходит»[295].
Таким образом, по мнению В. Н. Рудакова,
«…можно предположить, что, по замыслу автора Ипат., жители Козельска не просто обладали мужеством, необходимым в борьбе с захватчиками, но и имели более важное для православных христиан качество, позволявшее им противостоять даже проискам дьявола»[296].
Итак, в Ипатьевской летописи борьба с нашествием рассматривается как праведная, а гибель при сопротивлении монголам как христианский подвиг, обеспечивающий жизнь вечную[297] Завоевание Руси рассматривалось автором Ипатьевского варианта Повести не просто как военное поражение. Для него это погибель Русской земли. Совсем по-иному выглядит нашествие в Новгородской первой и Лаврентьевской летописях.
Исследователи обычно подчеркивают резкую антитатарскую направленность рассказа новгородского летописца. Обычно это объясняется тем, что он не испытавший на себе кошмары нашествия, был более свободен в своих высказываниях, нежели книжники Северо-Востока[298]. Вместе с тем редко обращается внимание на то, что для новгородца татары зло не от мира сего.
Чтобы подробнее разобраться в этом вопросе, приведем соответствующий текст летописи:
«…В лето 6746 [299]… В то лето придоша иноплеменьници, глаголемии Татарове, на землю Рязаньскую, множьство бещисла, акы прузи; и первое пришедше и сташа о Нузле, и взяша ю, и сташа станомь ту. И оттоле послаша послы своя, жену чародеицю и два мужа с нею, къ княземъ рязаньскымъ, просяче у нихъ десятины во всемь: и в людехъ, и въ князехъ, и въ конихъ, во всякомь десятое. Князи же Рязаньстии Гюрги, Инъгворовъ братъ, Олегъ, Романъ Инъгоровичь, и Муромьскы и Проньскыи, не въпустяче къ градомъ, выехаша противу имъ на Воронажь. И рекоша имъ князи: «олна насъ всехъ не будеть, тоже все то ваше будеть». И оттоле пустиша ихъ къ Юрью въ Володимирь, и оттоле пустиша о Нухле Татары въ Воронажи. Послаша же рязаньстии князи къ Юрью Володимирьскому, просяче помочи, или самому поити. Юрьи же самъ не поиде, ни послуша князии рязаньскыхъ молбы, но самъ хоте особь брань створити. Но уже бяше божию гневу не противитися, яко речено бысть древле Исусу Наугину богомь; егда веде я на землю обетованую, тогда рече: азъ послю на ня преже васъ недоумение, и грозу, и страхъ, и трепетъ. Такоже и преже сихъ отъя господь у насъ силу, а недоумение, и грозу, и страхъ, и трепетъ вложи в нас за грехы наша. Тогда же иноплеменьници погании оступиша Рязань и острогомь оградиша и; князь же Рязаньскыи Юрьи затворися въ граде с людми; князь же Романъ Инъгоровичь ста битися противу ихъ съ своими людьми.
Князь же Юрьи Володимирьскыи тогда посла Еремея въ сторожихъ воеводою, и сняся с Романомь; и оступиша ихъ Татарове у Коломны, и бишася крепко, и прогониша ихъ к надолобомъ, и ту убиша князя Романа и Еремея, и много паде ту съ княземь и съ Еремеемь. Москвичи же ничегоже не видевше. Татарове же взяша градъ месяца декабря въ 21, а приступили въ 16 того же месяца. Такоже избиша князя и княгыню, и мужи и жены и дети, черньца и черноризиць, иерея, овы огнемь, а инехъ мечемь, поругание черницамъ и попадьямъ и добрымъ женамъ и девицамъ пред матерьми и сестрами; а епископа ублюде богъ: отъеха проче во тъ годъ, егда рать оступи градъ. И кто, братье, о семь не поплачется, кто ся нас осталъ живыхъ, како они нужную и горкую смерть подъяша. Да и мы то видевше, устрашилися быхомъ и греховъ своихъ плакалися съ въздыханиемь день и нощь; мы же въздыхаемъ день и нощь, пекущеся о имении и о ненависти братьи. Но на предлежащая възвратимся. Тогда же Рязань безбожнымъ и поганымъ Татаромъ вземшемъ, поидоша къ Володимирю множство кровопролитець крестьяньскыя кръви. Князь же Юрьи выступи изъ Володимиря и бежа на Ярославль, а въ Володимири затворися сынъ его Всеволодъ съ матерью и съ владыкою и со всею областию своею. Безаконьнии же Измаильти приближишася къ граду, и оступиша градъ силою, и отыниша тыномь всь. И бысть на заутрье, увиде князь Всеволодъ и владыка Митрофанъ, яко уже взяту быти граду, внидоша въ церковь святую Богородицю, и истригошася вси въ образъ, таже въ скиму, от владыкы Митрофана, князь и княгыни, дчи и сноха, и добрии мужи и жены. И яко уже безаконьнии приближишася, поставивше порокы, взяша град и запалиша и огнемь, в пяток преже мясопустныя недели. И увидевше князь и владыка и княгыни, яко зажженъ бысть градъ, а людье уже огнемь кончаваются, а инии мечемь, вбегоша въ святую Богородицю и затворишася в полате. Погании же, отбивше двьри, зажгоша церковь, наволочивше леса, и издвушиша вся: ти тако скончашася, предавше душа своя господеви; инии же погнашася по Юрьи князи на Ярославль. Князь же Юрьи посла Дорожа въ просокы въ 3-хъ 1000-хъ; и прибежа Дорожь, и рече: «а уже, княже, обишли нас около». И нача князь полкъ ставити около себе, и се внезапу Татарове приспеша; князь же не успевъ ничтоже, побеже; и бы на реце Сити, и постигоша и, и животъ свои сконча ту. Богъ же весть, како скончася: много бо глаголють о немь инии. Ростовъ же и Суждаль разидеся розно. Оканьнии же они оттоле пришедше, взяша Москву, Переяславль, Юрьевъ, Дмитровъ, Волокъ, Тферь; ту же и сынъ Ярославль убиша.
293
Бородихин А. Ю. Цикл повестей о нашествии Батыя в летописях и летописно-хронографических сводах XIV–XVII вв. С. 160–161.
294
Рудаков В. Н. Отображение монголо-татар в древнерусской литературе середины XIII–XV в. С. 114.
295
Поучение преподобного Серапиона//Памятники литературы Древней Руси: XIII век. М., 1981. С. 452 (курсив мой. И.Д.).
296
Рудаков В. Н. Отображение монголо-татар в древнерусской литературе середины XIII–XV в. С. 118.
298
Будовниц И.У. Общественно-политическая мысль Древней Руси. С. 302; Кучкин В.А. Монголо-татарское иго в освещении древнерусских книжников. С. 24–25.