Изложение Нила обнаруживает две его выдающиеся черты: точность в следовании ведущим Отцам-исихастам, которых он цитирует в изобилии, и чувство меры, пропорций. Это изложение движется с тем сочетанием сложности и единства, какое можно найти в великих произведениях симфонической музыки. Мы не найдем никаких резких, преувеличенных нот, которые привлекают к себе внимание, разрушая эффект гармонического единства. Нил никогда не забывает о цели всех внутренних борений, всей аскезы: о соединении с Богом. И любой шаг судится им в свете процесса достижения этой цели. Процесс все большего продвижения к соединению с Богом изображается им как непрестанная битва; бесценная душа, что способна на самое тесное соединение с Богом, подвергается постоянным атакам дьяволов. Сердце должно очищаться от всех страстных помыслов через одиночество, безмолвие, постоянную бдительность и трезвение (непсис), и через соблюдение заповедей Божиих. Помышления о смерти и Страшном Суде, дар слезный очищают душу, а непрестанное творение Иисусовой молитвы позволяет душе жить всегда в присутствии Бога. Если враги покорены и душа достигла соединения с Богом, в душе окончательно воцаряется Божия благодать, «ибо стояние в добродетелях зависит не от тебя, но есть [дело] благодати, носящей тебя на ладонях рук своих, соблюдающей от всего сопротивного».[77] Вместе с тем, он постоянно увещевает с неустанным усердием одолевать праздность и малодушие, поддерживать всегда жажду духовного продвижения и не упускать ничего из того, что усилие человека по благодати Божией способно сделать. Таким путем он выдерживает совершенное равновесие между соработничеством человека с Божией благодатью и принципиальной безвозмездностью даров благодати, которая проявляется не только в необычайных мистических явлениях, но и во всех обычных богоугодных деяниях повседневной жизни монаха.
В описании вспомогательных средств молитвы Нил дает взвешенные, сдержанные суждения, в особенности относительно дыхательной техники, но даже и относительно Иисусовой молитвы. Он никогда не привлекает особого внимания к этим средствам, у него нет таких фраз, которые мы слышим из уст Никифора Святогорца или Псевдо-Симеона: «Сядь в углу и делай, как я скажу тебе…»,[78] и за которыми следуют подробные механические инструкции. На первом плане у Нила — прочные аскетические основания, равно обязательные для всех; однако после ступеней очищения он, кажется, допускает немалую свободу в действиях благодати, в зависимости от личных особенностей аскета. Свою вторую главу о молитве как средстве борьбы с искушениями он заканчивает цитатой из Исихия Синаита о том, что для обуздания воображения можно сознательно ополчаться против нежелаемых помыслов, или же хранить сердце в безмолвии, свободным от всех образов, и молиться, или же призывать Имя Иисусово как оружие защиты, или, наконец, размышлять о смертном часе.[79] Нил заключает, что все эти методы хороши; все это и составляет то, о чем он учил, то есть «мысленное делание». «Рассмотрев же их все, каждый из нас подобающим ему образом да подвизается».[80] Мы видели, что он описывает Иисусову молитву как «заключающую в себе все блага, источник всех добродетелей», но он допускает использовать и другие методы, если они могут принести монаху бóльшую пользу. В одном случае даже в момент предельной усталости монаху особо рекомендуется повторять Иисусову молитву; в другом случае, когда разум блуждает, Нил говорит о необходимости перехода к чтению. «Когда ум твой рассеян, более молитвы прилежи чтению или рукоделию…».[81]
78
I. Hausherr. La Méthode d’oraison hésychaste // Orientalia Christiana 1927. 9:2 (36), pp. 164–165. Никифор, «De cordis custodia»,