Русский Мисопогон. Петр I, брадобритие и десять миллионов «московитов»

В ноябре 1691 г. во время пирушки в доме вологодского помещика Романа Козьмина сына Панова в деревне Хорошево два вологодских сына боярских, Иван Михайлов сын Мишевский и Стефан Константинов сын Брянчанинов, оскорбили холопа Емельку Карпова: они ему «насилством и наругателством бороду и ус остригли и на голове круг выстригли, по намерению, как попов ставят, а он, Емелька, им стричься не давался, и они его били и увечили». Почему этот холоп оказался в компании вологодских помещиков и за что они над ним так надругались – мстили за что-то, пытались проучить или просто так грубо пошутили, выпив лишнего, – мы не знаем. Известно, однако, что эта выходка послужила причиной серьезного судебного разбирательства, инициированного господином обиженного холопа, тоже вологодским помещиком Василием Яковлевым сыном Монастыревым. Последний подал челобитье архиепископу Вологодскому и Белозерскому Гавриилу, имевшему власть судить в духовных делах. Архиепископ, осмотрев Емельку и убедившись в том, что у него действительно была «борода и ус острижена, а на голове на тимени выстрежена», распорядился виновных в таком «великом духовном деле» срочно арестовать. На этом дело и заканчивается, что может указывать на примирение сторон на каких-то приемлемых условиях: надо думать, что честь обиженного холопа и его господина была восстановлена[100].

Но одно дело – борода холопа какого-то вологодского помещика и совсем другое – борода боярина. В конце января 1692 г. в Москве разразился страшный скандал, который попал даже на страницы дипломатических донесений. На одной пирушке боярин князь Борис Алексеевич Голицын подговорил стольника Дмитрия Федоровича Мертваго в шутку дернуть за волосы стольника князя Бориса Федоровича Долгорукова (младшего брата знаменитого полководца Я. Ф. Долгорукова). Последний в ярости вонзил в шутника вилку, едва его не убив. На разбирательстве, которое происходило «в хоромах великого государя», братья Яков и Григорий Долгоруковы оскорбляли Б. А. Голицына, и между делом кто-то из них сгоряча сказал: «Чем брата нашего за волосы драть, ты бы отца своего за бороду потаскал!» Эти слова послужили началом судебного дела о бесчестье, хотя в данном случае речь шла не о реальном, а лишь о словесном покушении на бороду отца Б. А. Голицына – боярина Алексея Андреевича Голицына. Долгоруковы эту тяжбу проиграли и должны были заплатить за бесчестье двух бояр – А.А. и Б. А. Голицыных колоссальную сумму – 3180 рублей[101].

Я намеренно выбрал два случая, происшедших приблизительно в одно время, но на разных полюсах (как социальных, так и географических) Московского царства, чтобы показать, что речь идет о представлениях, объединявших большинство людей данного культурного ареала. Думаю, можно поставить вопрос о том, не попадаем ли здесь в сферу истории ментальности, которая, по словам Жака Ле Гоффа, стремится выявить то общее, что имеют между собой «Цезарь и последний из его легионеров, св. Людовик и крестьянин, вспахивавший его владения, Христофор Колумб и матрос с его каравеллы»[102]. Если в Московской Руси были такие воззрения, которые объединяли московских бояр и холопов провинциальных дворян, то представления о сопряженности мужской чести с растительностью на голове находились в их числе. Оскорбительные действия в отношении бороды лишали мужчину чести. А лишенный чести мужчина не заслуживал уважения со стороны других членов общества, он мог подвергаться различным насмешкам, его жизнь становилась невыносимой. Не случайно в описанных выше случаях оскорбительные действия в отношении волос на голове и лице были сопряжены с судебными тяжбами, призванными восстановить мужскую честь[103].

Установленный факт помогает нам выявить новый существенный смысл брадобрития в Преображенском. Массовое и публичное острижение бород многих бояр и наиболее влиятельных московских дворян в присутствии государя на царском приеме, пусть и неофициальном, не могло не рассматриваться как действие, чрезвычайное по своей оскорбительности. Не случайно Корб пишет про «бесчестье» и «ненависть от обиды», которая вряд ли «может быть забыта», а также про страх быть осмеянным: наверняка эти значения были усвоены Корбом из общения с российскими информаторами. Нельзя сомневаться и в том, что сам Петр I, родившийся и выросший в мире этих смыслов, не мог не осознавать, что своими действиями наносит своим боярам смертельную обиду. Более того, он делал это намеренно.

100

См.: Государственный архив Вологодской области. Ф. 1260 (Коллекция столбцов XV–XVII вв.). Оп. 1. Д. 8810. Л. 1 – 3 об. В опубликованных Д. Е. Гневашевым самых ранних сохранившихся списках вологодских детей боярских начала XVII в. фигурируют Мишевские, Брянчаниновы и Монастыревы. См.: Гневашев Д. Е. «Сыскные» списки вологодских дворян и детей боярских 1606–1613 гг. // Исторический архив. 2007. № 5. С. 184–196. По всей видимости, среди них есть и предки участников описанной мной истории.

101

Дело обстоятельно цитируется С. М. Соловьевым и И. Е. Забелиным. См.: Соловьев С. М. История России с древнейших времен // Сочинения: В 18 кн. Кн. VII. Т. 13–14. М., 1991. С. 453–454; Забелин И. Е. Домашний быт русского народа в XVI и XVII ст. Т. 1. М., 1895. С. 345–352. П. Бушкович цитирует описание этой ссоры по донесениям шведского резидента Томаса Книпера от 19 февраля и 4 марта 1692 г. Слова Долгорукова в донесении переданы так: «Пусть он лучше своего отца за бороду таскает, а я не допущу, чтобы он меня за волосы драл» (Bushkovitch P. Aristocratic Faction and the Opposition to Peter the Great: the 1690’s // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1995. No. 50. S. 94–95; Бушкович П. Петр Великий. С. 179). В архиве Разрядного приказа сохранилось подлинное судное дело о бесчестье бояр Б. А. и А. А. Голицыных в присутствии государя. См.: РГАДА. Ф. 210 [Разрядный приказ]. Оп. 13. Ч. 2 (Столбцы Приказного стола). Д. 1421. Л. 65–129. Сам Б. А. Голицын оскорбительные слова Долгоруких передал следующим образом: «Чем де брата нашего за волосы драть, ты бы де отца своего за бороду драл» (РГАДА. Ф. 210. Оп. 13. Ч. 2. Д. 1421. Л. 79). В результате судебного разбирательства Долгорукие должны были заплатить за бесчестье боярина А. А. Голицына 1600 рублей, а за бесчестье боярина Б. А. Голицына – 1580 рублей. См.: Там же. Л. 122, 125. К сожалению, дело не объясняет причину гнева Долгоруких, так как в суде стремились только установить факт бесчестья бояр Голицыных. Но по косвенным упоминаниям в деле можно заключить, что Книпер передал суть ссоры в общих чертах правильно, за исключением следующих немаловажных деталей: во‐первых, за волосы дернули не Якова Федоровича Долгорукова, а его младшего брата Бориса. Это следует из ряда деталей, обнаруживающихся на страницах судебного дела. Так, Я. Ф. Долгоруков выговаривал Б. А. Голицыну так: «Кабы де он за ево, князь Яковлев, хотя за один волос принелся, и мы бы де из нево прошлогоцкие дрозжи выбили» (Там же. Л. 73); «Поди де теперево, вон де, брат князь Борис дожидается у Спаса в Верху – подерни де ево за волосы, так де ис тебя и оходы вырежет» (Там же. Л. 78). Во-вторых, Книпер не сообщает имя стольника, которого подослал Голицын, тогда как из дела следует, что им был Дмитрий Мертваго: «Напрасно де брат наш кнот посадил в живот Дмитрею Мертвому; посадить де [надо] было кнот тебе в живот» (Там же. Л. 68). В-третьих, согласно донесениям Книпера, инцидент произошел на Масленицу. Но Масленая неделя в 1692 г. пришлась на 1–7 февраля (см.: Богословский М. М. Петр I: Материалы для биографии. Т. 1. М., 1940. С. 137), тогда как из судного дела следует, что объяснение между Б. А. Голицыным и Долгорукими в комнате государя произошло 28 января 1692 г. См.: РГАДА. Ф. 210. Оп. 13. Ч. 2. Д. 1421. Л. 65 и далее. Следовательно, сам инцидент произошел не ранее 27 января 1692 г. (то есть на Мясопустной неделе). Для взыскания колоссальной суммы в 3180 рублей за бесчестье бояр Голицыных были поставлены на правеж крестьяне Долгоруких. См.: Там же. Л. 121–125. В мае 1695 г. Б. А. Голицын подал челобитную, в которой за себя и за своего умершего отца простил Долгоруким оставшуюся часть долга. См.: Там же. Л. 128 – 128 об.

102

Цит. по: Гинзбург К. Сыр и черви. С. 46.

103

О концепции чести в Московском государстве и ее социально-политическом значении см.: Коллманн Н. Ш. Соединенные честью. Государство и общество в России раннего Нового времени / Пер. с англ. А. Б. Каменского. М., 2001; Кошелева О. Е. «Бесчестье словом» петербургских обывателей петровского времени и монаршая власть // Одиссей. Человек в истории. 2003. М., 2003. С. 140–169.