Во-первых, влияние родных и вообще взрослых сказывается меньше, чем обычно, в такие времена, когда родные отсутствуют в доме, как, например, при затяжных войнах, или же если они погибли, как при сильных эпидемиях.
Во-вторых, могут быть периоды, в которых обычные нормы языковых изменений становятся менее ощутимыми, так как всё общество, воодушевляется острым чувством независимости и стремится разорвать всякого рода социальные узы, в том числе и узы, накладываемые школой или литературной традицией.
…В истории английского языка периодом, наиболее богатым изменениями были четырнадцатый и пятнадцатый века: войны с Францией, чума (унесшая, как говорят, около трети населения) и аналогичные бедствия, восстания, подобно поднятому Уотом Тайлером и Джеком Кейдом, такие гражданские войны, как война Алой и Белой Розы, опустошили страну, унеся мужчин и женщин, и сделали семейную жизнь трудной и неустойчивой». (O. Jespersen. Language. Its Nature, Development and Origin, 1934, p. 260-261, перевод наш – Ф.).
Всё, о чём говорит знаменитый датский ученый, полностью применимо к русскому языку советского периода, особенно в первые годы Революции [4], когда народ был охвачен стремлением «разорвать все узы, в том числе и накладываемые школой или литературной традицией».
Наконец, и в России была война с внешним врагом, продолжавшаяся четыре года и перешедшая в войну гражданскую; в различных концах страны, раздираемой этой гражданской войной, вспыхивали восстания, долго не утихавшие и после официального окончания братоубийственной распри. И так же прошли по стране голод и страшная эпидемия – сыпной тиф, унесшие неисчислимые жертвы и оставившие миллионы беспризорных детей. Зловещие всадники – Война, Мор и Глад пронеслись по необъятной ниве русского языка и долго заростали плевелами следы их коней…
Несомненно, что уже на полях Первой мировой войны взошли ростки нового языка, вскоре почти заглушившего язык классиков, создававшийся в течение столетий путем тщательного отбора и культивирования речевого материала. Понадобились десятилетия, чтобы многое из этого словесного бурьяна либо засохло само, либо было выкорчевано при очередном извиве «генеральной линии» партии, когда большевикам, для достижения своих целей, понадобилось снова ввести русский язык в очерченное классиками русло (см. гл. VII).
Еще М. Горький в одном из своих писем начинающим писателям (сб. «О литературе», стр. 289) отмечал:
«…материал ваш говорит мне только о том, что великолепнейшая, афористическая русская речь, образное и меткое русское слово – искажаются и «вульгаризируются».
Этот процесс вульгаризации крепко и отлично оформленного языка – процесс естественный, неизбежный; французский язык пережил его после «Великой революции», когда бретонцы, нормандцы, провансальцы и т. д. столкнулись в буре событий; этому процессу всегда способствуют войны, армии, казармы» (Подчеркивание наше – Ф.).
Известный знаток романских языков, соотечественник Иесперсена, датчанин Кристофер Нюроп совершенно справедливо считает, что введение христианства и походы викингов внесли больше изменений в языки народов, вовлеченных в эти исторические события, чем это могла сделать Великая Французская революция в отношении французского языка. Это и естественно, так как трансформации в языках, произошедшие в результате смены религии целой Европой или завоевания последней пришельцами из-за моря, были длительней, глубже и разносторонней, чем те, которые способна была создать какая-либо революция.
Все же для того, чтобы лучше уяснить себе особенности русского языка после революции 1917 года, во многом преемственного языку Великой Французской революции, следует хотя бы вскользь упомянуть о роли последней во французском языке.
Отдельные замечания в работах по французскому языку, специальные дополнения к словарям, сами словари, посвященные языку революции, наконец, работы более обобщающего характера – все они свидетельствуют об изменениях только словаря французского языка этой эпохи.
Несмотря на роспуск Французской Академии и учреждение Национального Института, в 1798 г. был переиздан Словарь Академии; однако, этому (пятому) изданию было предпослано специальное предисловие, и он был дополнен. Это дополнение (Supplement) было составлено уже не академиками, а особой двенадцатичленной комиссией, допустившей в состав французского литературного языка 338 новых слов. Хотя и такое скромное нововведение вызвало ряд нападок со стороны консерваторов и пуристов, не говоря уже о реакционерах, все же следует признать, что в это незначительное число неологизмов вошли только слова, действительно не существовавшие до 1789 года и к тому же выдержавшие испытание временем (1789-1798 г.г.).
Если это официальное «Дополнение» оказалось слишком ограниченным и не учло ряда доосмыслений формально-старых слов, то словарь – Дополнение 1831 г. впал в другую крайность и охватил 11.000 слов, якобы появившихся со времени первого года Республики, т. е. 1794. Здесь легко можно найти слова, употреблявшиеся и до этого времени. Очевидно, ближе к истине был известный в свое время французский литератор Себастьян Мерсье, выпустивший в 1801 г. «Неологию», насчитывавшую всего 2.000 слов.
Обобщая опыт предыдущих авторов, сверяя словари, вышедшие до [5] и после Великой Французской революции, швейцарский лингвист Макс Фрей издал в 1925 г. книгу, как бы дополняющую М. Гоэна [6], и состоящую из двух частей: первой – с разбором морфологических элементов, – суффиксов, префиксов и сложения слов как основных формантов языка времен Великой Французской революции; второй – с толкованием слов, сгруппированных по тематическому принципу, и трактующей возникновение тех или иных слов-понятий в историческом ракурсе. В общей сложности М. Фрей разобрал около 1400 неологизмов.
Как мы указали выше, все исследователи языка Великой Французской революции сходятся на том, что изменения французского языка этого периода затронули только лексику, но отнюдь не морфологию или синтаксис. Что касается фонетики, то здесь иногда отмечается утверждение (после 1789 г.) ранее зародившейся тенденции произносить дифтонг, изображаемый графически «oi» вместо «oe» – «wa», например, в слове «roi» (Если мы обратимся к русскому языку, то найдем аналогию в утверждении всё более частой замены после 1917 г. ударного «е» – «ё» (см. гл. VIII, стр. 162).
Итак, ошибочно было бы предполагать, что французский язык в эпоху революции изменился до неузнаваемости и приобрел необычные, чуждые установившейся традиции, формы. Конечно, в периодическую литературу проникли слова, считавшиеся раньше «непечатными»; они временно возобладали правом литературности. Виртуозности в этой области достиг популярный в те времена среди парижской черни, рассчитанный на грубые вкусы журнал «Pere Duchesne»; однако новыми эти слова не оказались, как не была новой и брань, захлестнувшая после революции 1917 г. советскую печать.
Что касается новых, главным образом политических терминов, то они широко использовали обычные элементы уже имевшихся слов. Наиболее обширным оказался круг слов, в которых старые основы соединились со старыми префиксами и суффиксами, только в ранее отсутствовавших комбинациях.
Самыми распространенными формантами, естественно, оказались те, в которых исключительно рельефно отразились противоречия революционного времени, политическая борьба, дух отрицания, демагогичность, бюрократизм и т. д.
Очень продуктивными можно назвать соединения с приставками anti-, contre-, de- или des-. Возьмем для примера:
antiaristocrate, democratique – (ср. с рус. «антисоветский»,
«антиленинский» и т. п.);
contrerevolutionnaire- (слово, полностью перенесенное в русский язык, и после 1917 г. часто сводившееся к одной приставке-вульгаризму «контра»); decentraliser – (ср. с рус. «децентрализовать»);
demarquiser – (ср. с аналогичным русским «раскулачивать»);
desorganisateur – (ср. с рус. «дезорганизатор»).
Исключительно активным как в отношении лексико-семантического охвата, так и в отношении охвата всевозможных грамматических категорий, проявили себя новообразования с суффиксами -ier, -iser, -isme, -isation, -iste и множеством других, например:
[4] Слово «революция» в данном и во всех последующих случаях условно пишется с большой буквы («Революция»), так как, по сути, является именем собственным, подразумевающим начавшийся в феврале 1917 года период социально-политических потрясений и изменений государственного строя России.