В ходе переговоров, происходивших 28 февраля и в последующие дни, ганзейские послы настаивали на возвращении или оплате конфискованных у ганзейцев товаров, но безрезультатно: советники великого князя повторяли аргументацию, приведенную в его ответе, с добавлением, что великий князь имеет обыкновение оставаться при своем мнении и что к этому вопросу нечего возвращаться[1074]. Много стараний употребили послы, чтобы добиться сохранения «старины» в торговле солью — права на ввоз ее в Россию; послы указывали, что соль — дар божий, что молодые люди учатся на, ней торговле, что немецкая церковь и двор в Новгороде не могут быть в хорошем состоянии, если купец не сможет привозить всех товаров и т. д. На все эти доводы русские представители ответили, что к их господину «о соли» присылали государь польский, и татарский, и ливонский магистр, и шведский правитель и им всем было отказано, поэтому города также должны отказаться от ввоза соли; позицию великого князя русские представители мотивировали, как мы уже указывали, тем, что их господин властен предписывать своей стране что ему будет угодно и что он не желает чужой соли, так как имеет достаточно своей[1075]. Таким образом, запрет на ввоз соли, введенный в отношении ряда государств, в том числе и Ливонии, русское правительство желало распространить и на Ганзейский союз.
2 марта после очередной аудиенции у великого князя послам от его имени был вручен проект русско-ганзейского договора сроком на 12 лет.[1076] Русский проект 1510 г. существенно отличается от предшествовавших новгородско-ганзейских договоров. Необычно его введение, в котором на ганзейские города возлагается обязанность русские церкви и концы в немецких городах «очистить» и «впредь им вреда не чинить». В тексте проекта, помимо статей, содержащих обычную для всех новгородско-ганзейских договоров взаимную гарантию беспрепятственного пути, свободной торговли и личной безопасности для купцов обеих сторон, а также статей об ответственности за ограбление новгородцев на море и о дележе товаров, оставшихся после кораблекрушения, заимствованных из договора 1487 г., имеется ряд совершенно новых для русско-ганзейских договоров условий. Отметим важнейшие из них: 1) немецким купцам запрещались ввоз и торговля в Новгородской земле солью; 2) вводился новый порядок судопроизводства, по которому ограничивалась юрисдикция местных властей: их суду купцы-иноземцы (немецкие в Новгороде и русские в немецких городах) подлежали только по гражданским делам, иски по которым не превышали 10 новгородских рублей; все остальные гражданские дела, а также все без исключения уголовные рассматривались совместным судом, состоявшим из русских и немецких представителей; вводилось также решение дел между новгородцами и немцами «ротою» — крестоцелованием; 3) ганзейские города обязывались не оказывать помощи Польше, Литве, Швеции, а также ливонскому магистру в случае конфликтов с Россией. Сличение этих новых для формуляров русско-ганзейских договоров статей с соответствующими статьями русско-ливонских договоров 1509 г. показывает, что последние послужили источником интересующих нас статей. Отмеченное обстоятельство свидетельствует о том, что правительство Василия III продолжало и развивало установку правительства Ивана III (четко выявившуюся во время русско-ганзейских переговоров 1487 и 1498 гг.) рассматривать Ганзу и Ливонию как единое целое и не делать различия между своей ливонской и ганзейской политикой. Эта установка была обусловлена. как мы указывали, перенесением центра русско-ганзейской торговли из Новгорода в Ливонию и стремлением создать наиболее благоприятные условия для торговли русских купцов в ливонских городах.
По сравнению со статьями русско-ливонских договоров рассматриваемые нами статьи русского проекта договора с Ганзой 1510 г. имеют лишь два отличия. Одно из них встречается в статье о нейтралитете: по условиям русско-ливонских договоров 1509 г. ливонские ландесгерры давали обязательство не вступать в союз с Польшей-Литвой; по условиям русского проекта договора 1510 г. Ганза не должна была вступать в союз не только с Польшей-Литвой, но и со Швецией и с Ливонским орденом; правительство Василия III хотело обеспечить нейтралитет Ганзы, в случае любых возможных конфликтов в Прибалтике. Второе отличие имеется в статье о русских церквах и концах: по условиям русско-ливонских договоров 1509 г. ливонские ландесгерры давали обязательство «держать чисто» русские церкви и концы в ливонских городах, по условиям же проекта договора 1510 г. Ганза должна была дать аналогичное обязательство в отношении русских церквей и концов в немецких городах. Замена «ливонских городов» «немецкими городами» имела принципиальное значение. Правда, в начале XVI в. русские церкви и концы реально существовали только в ливонских городах. Однако, возлагая на Ганзу обязательство «держать чисто» русские церкви и концы в немецких городах, русское правительство подчеркивало, что оно исходит из возможности появления русских церквей и концов и в собственно германских городах, что могло произойти в связи с дальнейшей активизацией заграничной торговли русского купечества. Таким образом, русский проект договора 1510 г. преследовал цель создания благоприятных условий для развития торговли русских купцов не только в Ливонии, но и на территории собственно Германии.