— Мы — две великие грешницы, — торжественно провозгласила Фьямма.
Мария кивнула:
— Так приятно иногда согрешить!
Шоколад был горячим, сытным и вкусным.
— Мама, а ты правда хочешь этого нового ребеночка? — спросила Фьямма, жадно поднося ко рту трубочку с кремом.
— Что за вопрос? Конечно, хочу. Все мои дети были для меня желанными.
— И я тоже? — не отставала девочка.
— Особенно ты. Я ждала тебя всем сердцем. Ты была частью меня и человека, которого я очень любила, — ответила Мария с нежностью.
— А потом, когда я родилась и ты узнала, что я — даун, ты все равно меня любила?
Мария вспомнила свое отчаяние и то инстинктивное неприятие, которое она испытала к этому ребенку, когда через неделю после родов ей сообщили правду о патологии.
— Мне было страшно, Фьямма, — сказала она вслух. — Ты была такая слабенькая. И такая лентяйка! Ты даже не умела сосать молоко из моей груди. И ты была совсем не похожа на Петера и даже на меня. Только на лбу у тебя был чубчик рыжих волос, как у меня. Вот за этот чубчик я и назвала тебя Фьяммой[48]. В первые дни никто мне не объяснил, что ты не такая, как другие. Я смотрела в эти твои раскосые глазки, видела, как медленно ты двигаешься, и ничего не понимала. К тому же меня пугало, что ты никогда не плачешь. Казалось, ты хочешь умереть. Тогда я подумала: раз ты такая грустная, значит, я сама в этом виновата. Я очень много плакала и горевала, когда Петер умер. И мало мне было горя, так меня еще унизили, выгнали из дома твоего отца на озере Комо. Мне сказали, что дом закроют, и предложили денег. Я отказалась от денег, отказалась от всякой помощи и уехала, вернулась домой в Каннучето, туда, где я родилась.
— И тогда ты восстановила дом бабушки и дедушки? — спросила Фьямма, заставляя мать в сто первый раз пересказывать историю семьи Гвиди.
— У меня была в банке довольно солидная сумма, полученная от страховой компании после взрыва, — объяснила Мария. — Я эти деньги никогда не трогала, но в тот момент решила их использовать, чтобы заново отстроить дом и открыть ресторан.
— И ты так и сделала, да?
— Ресторан я открыла года через два после твоего рождения, когда мы с тобой уже были большими друзьями. Сначала, когда доктор мне объяснил, что ты не такая, как все, я все никак не могла понять. Я была одна, мне не на кого было опереться, я без конца плакала и чувствовала себя ужасно. Поэтому я оставила тебя в больнице, ведь тебе нужен был особый уход, а я в то время не могла тебе его дать.
Как только у меня немного прибавилось сил, я отправилась искать тебе няню. Рашель была вдовой, я попросила ее переехать ко мне, чтобы помочь растить тебя. Она согласилась, и тогда я поехала за тобой в больницу. Рашель стала тебе отличной няней. Она тебя баюкала, мыла, кормила. Я не знала, как взять тебя на руки, все боялась сделать что-то не так. Мне даже прикоснуться к тебе было страшно. Мне становилось все хуже и хуже, все тяжелее на душе, я пришла в отчаяние. Наконец однажды вечером Рашель сказала: «Я ухожу. Девочка в кроватке». И ушла, оставив нас с тобой одних.
Я вошла в твою спальню и склонилась над кроваткой. Ты смотрела на меня неподвижно, без улыбки и без слез. Не знаю, сколько времени мы оставались вот так, молча глядя друг на друга. Я надеялась, что в какой-то момент ты проголодаешься и, может быть, тогда заплачешь. Но ничего подобного не случилось. Наконец я не выдержала и, сделав над собой усилие, взяла тебя на руки. Ты была такая крохотная. Даже дышала с трудом. Тебе действительно нужна была помощь.
— Мы с тобой были одиноки. Две несчастные одинокие женщины, да, мама? — заметила Фьямма, с аппетитом опустошая тем временем чашку шоколада.
— Мы должны были помогать друг другу. Думаю, ты больше помогла мне, чем я тебе. Потому что, ухаживая за тобой, я сама начала жить и улыбаться. Я носила тебя в сумке на груди, как кенгуру, потому что ты должна была постоянно чувствовать мое тепло, а я твое. Рашель вернулась и стала жить с нами. Я прочла все, что только можно было найти о синдроме Дауна. Все, что там говорилось, я уже знала по наитию. Чтобы вырасти здоровой, тебе нужно было много любви. И вот ты выросла и стала умницей, моей чудной девочкой, — с гордостью заключила Мария.
— Да, но это было так трудно! — тяжело вздохнула Фьямма. — Как ты думаешь, я могу попросить еще чашку шоколада? — спросила она лукаво.
— Мы же сегодня решили грешить, так стоит ли останавливаться на полдороге? — Мария позвала официанта и заказала еще две чашки шоколада. — Лучше уж изредка совершить большой грех, чем грешить по мелочи каждый день.