— Марш во двор, канальи!
— Слуш-ваш-бродь!
Следом за солдатами она вышла из сарая и увидела унтер-офицера, который весьма благодушно толковал о чём-то с местным кузнецом.
— А ты куда смотришь, Кумачов? Или тоже воровать собрался?
— Никак нет, ваше благородие! — Унтер вытянулся в струнку. — Виноват, недоглядел. Ведь только сейчас на глазах были...
— Быстрей поворачиваться надо, а не лясы точить!
Заложив руку с хлыстом за спину, Надежда подошла к возам. Не все солдаты сразу увидели своего командира, но до неё донёсся чей-то громкий шёпот: «Ребята, тихо! Взводный — здесь...» Само собой разумеется, что погрузка пошла быстрее, а шастанье по пристройкам и сараям прекратилось.
Добрая старушка Цецерская из-за корнета Александрова задержала на час ужин всей своей семьи и за столом усадила Надежду рядом с собой. Она искренне расхваливала усердие к службе молодого офицера, который не поленился наблюдать за погрузкой и отправлением обоза, хотя мог бы провести это время куда более приятно в её гостиной, доверив дело унтер-офицеру. Но ни льстивые слова, ни великолепно сервированный стол, ни пение под арфу одной из внучек пани Агнессы не доставило удовольствия Надежде. Рассеянно ковыряя вилкой фрикасе из цыплят под белым соусом, она смотрела на портрет пана Станислава и думала: «Неужели это — война?..»
Цецерские дружно уговаривали корнета Александрова погостить у них ещё день-другой, но Надежда сразу после ужина села на своего Зеланта и ночью пустилась по дороге догонять фуражный обоз. Вернувшись с возами в Стрельск, она отрапортовала эскадронному командиру, что поручение выполнено. Подъямпольский похвалил её. Он сказал, что уже отправил в штаб полка представление: корнета Александрова произвести в следующий чин, так как он есть нынче самый старший корнет в полку[71] и отличился при исполнении приказа о добывании корма.
Это была долгожданная и радостная новость для неё, но всё-таки Надежда не забыла рассказать ротмистру об откровениях пани Агнессы и намерениях её сына, служащего в гвардии императора Наполеона.
— Да, такие слухи ходят, — кивнул Подъямпольский. — Говорят, вся Польша забита сейчас французскими войсками...
— Что же делать?
— Ждать. Приказа о походе пока нет.
— Вы, Пётр Сидорович, уверены, что он будет в этом году?
— В этом году? — Ротмистр задумался. — Похоже, что да, наверное будет...
Но косвенное подтверждение тому, что крупные события назревают, офицеры и нижние чины Литовского полка получили 15 апреля, при раздаче жалованья. Деньги всем дали только за январь и февраль, а за март и апрель — нет, объяснив тем, что предполагается поход за границу, а там войскам положено жалованье по особому расчёту. В поход уланы двинулись в начале мая и 1 июня 1812 года уже находились в Гродненской губернии, в Брест-Литовском уезде, совсем близко от русско-польской границы.
Выходя каждую ночь со своим взводом на патрулирование из деревни Млыновичи, Надежда зорко вглядывалась в тёмные пространства за рекой Наревой. Враг мог прийти оттуда. Однако тихо было на белорусских полях и дорогах. «Но всё-таки это — война, — думала Надежда. — И когда ещё теперь дождёмся мы с Михаилом нашего отпуска...»
Фельдъегерь из Волковыска прискакал в штаб полка 16 июня. Он привёз два пакета полковнику Тутолмину. В первом был приказ командующего 2-й Западной армией князя Багратиона, повелевающий собрать все восемь эскадронов, расположенных по деревням, вместе и выступить по Минской дороге на Слоним. Во втором — приказ военного министра войскам Западных армий от 13 июня 1812 года.
«Воины! наконец приспело время знамёнам вашим развиться пред легионами врагов всеобщего спокойствия, приспело вам, предводимым самим МОНАРХОМ, твёрдо противостать дерзости и насилиям, двадцать уже лет наводняющим землю ужасами и бедствиями войны! — так начинался этот приказ. — Вас не нужно воззывать к храбрости, вам не нужно внушать о вере, о славе, о любви к ГОСУДАРЮ и Отечеству своему: вы родились, вы возросли и вы умрёте с сими блистательными чертами отличия вашего от всех народов...»[72]
В приказе не было ни слова о противнике Российской армии, но все и так знали, что это — Наполеон. Не говорил этот приказ и о дате и месте перехода русской границы вражеской армией, но для литовских улан, как и для других полков, это уже значения не имело. Не были названы в нём и силы противника, но, видимо, сам министр в тот день ещё не знал этого. Ясно, что войско это отличалось многочисленностью, ведь за спиной императора Франции лежала покорённая им Европа.
71
РГВИА, ф. 489,оп. 1,д. 2657, л. 66 — 67. «Список штаб- и обер-офицеров и поргупей-юнкеров Литовского уланского полка восьми эскадронов по старшинству их мая 4-го 1812 г.». Дурова в это время возглавляла список из 28 корнетов полка, так как была старше их всех по производству в этот чин: с 31 декабря 1807 г. Высочайший приказ о производстве корнета Александрова в поручики состоялся 5 июня 1812 г. В документах штаба 4-го кавкорпуса она впервые названа поручиком 9 августа 1812 г., в полковом рапорте — 29 августа 1812 г.