Ко всему еще начали сказываться последствия вчерашнего купания под дождем. У меня болело горло, пан Беганек чихал без перерыва, и только Павла не подвело его лошадиное здоровье. К сожалению, он использовал это обстоятельство отнюдь не по-джентльменски: всякий раз как референт чихал, он ехидно прохаживался насчет Эфиописа, правнука Ноя. Это было самым настоящим издевательством над чужой бедой, и пап Беганек после каждой такой шутки зеленел от злости.
Но все это пустяки по сравнению с дождем, бушевавшим за окнами. Я отодвинул штору и занавески, чтобы хоть из окна увидеть кусочек Эфиопии. Куда там! Оно выходило на какой-то неприглядный, залитый водой внутренний дворик. Не было видно ни души, только за высоким зеленым забором стояла мокрая черная коза, такая неподвижная и равнодушная к потокам дождя, что ее можно было принять скорее за изваяние, чем за живое существо. Из-за забора выглядывало дерево, похожее на польский тополь. Его трепал ветер… И это все. Все, что я увидел в Эфиопии.
А за моей спиной шумел Павел:
— С ума можно сойти от этого дождя! Знали бы вы, сколько у меня дел! Я сегодня обязательно должен встретиться с французским торговым представителем. У меня к нему письма.
— Вам-то что, — тонким голосом возразил пан Беганек, — вы в служебной командировке, а у меня отпуск. Понимаете: пропадает мой отпуск!
И референт еще раз громко чихнул, а Павел еще раз не преминул съязвить:
— Нечего сказать — удружил вам ваш Эфиопис!
Я больше не мог выдержать перепалки моих друзей.
— Довольно, — сказал я, — так больше не может продолжаться. Надо что-то предпринять, иначе мы и вправду сойдем с ума от этого дождя. Может быть, пан Беганек расскажет нам что-нибудь интересное об Эфиопии?
Референт с готовностью кивнул и проглотил слюну. Но Павел решительно запротестовал:
— Хватит книжных премудростей и библейских легенд. Подайте мне настоящего, живого эфиопа — я буду слушать его!
Тут я ударил себя по лбу.
— Идея! — закричал я. — Да здравствует гениальный Бвана Кубва! Пан Беганек, помните, как в Хартуме мы, вместо того чтобы ехать на юг, поговорили с негром-южанином? Предлагаю сделать то же самое. Идти осматривать город мы не можем, но пригласить к себе в номер эфиопа и расспросить его про Аддис-Абебу в наших силах. Надеюсь, не все служащие этого отеля итальянцы.
Мое предложение было принято. Бвана Кубва, по своему обыкновению, толкнул меня в плечо, а пан Беганек не упустил случая произнести краткую похвальную речь по поводу этого проекта.
— Идея гениальна, — сказал он. — Пожалуйста, не забудьте, что это я придумал.
Приняв решение, мы все трое столпились около двери, к которой была прикреплена табличка с кнопками звонков для вызова прислуги. Кнопок было четыре, рядом с каждой помещалась картинка, поясняющая, кого можно вызвать данным звонком. Сверху был изображен официант, затем девушка со щеткой на длинной палке, третьим — служащий, относящий белье в стирку, четвертым — чистильщик обуви.
Первая кнопка не принималась в расчет: мы уже спали, что официант — итальянец. Поэтому все стали спорить, кого вызвать сначала— горничную или посыльного из прачечной. Я был за горничную, так как слышал, что эфиопские девушки очень милы и дружелюбно относятся к иностранцам. Павел же настаивал на вызове работника из прачечной, потому что, по его словам, африканские мужчины более интересные собеседники, чем женщины. Спор грозил затянуться надолго. К счастью, пан Беганек чихнул, что было прокомментировано очередным бестактным замечанием Павла, и, таким образом, вопрос был решен: пан Беганек рассердился и назло Павлу проголосовал за горничную, на стороне которой оказалось большинство голосов. При этом референт настолько растерялся, что, услышав стук в дверь, сказал по-польски:
— Proszg wejsc![8]
В номер вошла очень симпатичная улыбающаяся девушка. Она выглядела точь-в-точь как горничные во всех отелях мира. На ней было черное платье, белый фартучек с оборками и маленькая кружевная наколка на голове. Девушка производила самое приятное впечатление, но мы, увидев ее, пришли в замешательство, граничившее с ужасом. Дело в том, что внешность горничной исключала всякую мысль о наличии у нее хотя бы капли эфиопской крови! С первых же слов стало совершенно ясно, что перед нами настоящая, стопроцентная француженка!