А там, где от зажатого в ущелье шоссе ответвляется новая ветка, стоит на скале Дева-лебедь. Реют по ветру широкие белые рукава платья-койлек, из алого китайского шелка ее кемзал, с соболиной опушкой – шапка-саукеле, звенят подвески, летит по ветру вуаль – это Весна Алатау с веткой цветущей яблони в руках смотрит на свой город. Смотрит на сады в предгорьях – и видит обгорелые ветви, и выкорчеванные пни, и занявшие место яблонь новомодные виллы. О Город Яблок,[33] где теперь яблоневый цвет по весне и бордовые, сахарные на изломе яблоки по осени, твои слава и гордость? Забыты, брошены, засеяны бетоном и железом твои сады! И опадают дождем лепестки с ветки в ее руках, и плачет она над обрывом, Дева-Обида, глядя на свой город, утонувший в сизом мареве дыма…
– Мне так ее жалко, – шепчет Вика.
– Мне тоже. Смотри, вот видишь две пятиэтажки за теми корпусами? Мы там жили. А вот там, – рука Андрея указывает на путаницу улочек под зеленым горбом горы, – там мы играли после школы. Тогда частных домов было больше, это сейчас их сносят.
На смотровой площадке у закрытого еще фуникулера нет случайных свидетелей. Да если бы и были – вряд ли обратили бы внимание на парня лет тридцати в черных джинсах и кожаной куртке и девушку в длинном платье, со светлой косой до пояса. В кармане у парня пищит таймер мобильника.
– Нам уже пора? Так мало… – удивляется Вика.
– Я уже попрощался. – Андрей обнимает ее за плечи. – Пойдем. Теперь я принадлежу другому городу. Навсегда. Идем.
И они идут по дорожке, по вытянутой на запад тени от телебашни, и случайный наблюдатель не уловил бы мгновения, когда они исчезли в этой тени.
И больше они никогда здесь не были.
Люблю я раннее весеннее утро, когда солнце еще не встало. Даже если это утро дождливое и промозглое. Но на Пасху обычно бывает ясно. И сегодня будет ясно и тепло. Уж я-то знаю.
Крыши такие черные, а небо такое светлое. Утренний ветер нежно сдувает последние пылинки звезд. И все, кто живут на крыше, встречают рассвет. И я тоже сижу на крыше с моими верными котофениксами Ланселотом и Корвином.
Вообще, сегодня какой-то сбор летучих. Женская вольная эскадрилья тренируется здесь по ночам уже с неделю. Обычно слетаются поодиночке и начинают выделывать кульбиты над университетским парком, сигая потом со смотровой площадки. Сегодня заявились после заутрени, рассвет встречать. Сидят на соседней крыше, пьют красное вино, радуются.
Шпиль МГУ уже засверкал чистейшим золотом. Сейчас и краешек солнышка покажется над крышами. Мне всегда этот момент кажется волшебным – дрожащая капля жаркого расплавленного золота ползет вверх, а не вниз! Ах, хорошо! И колокольный звон поплывет над Городом Моим…
Еще секунда. Ах, вот оно! Вот оно, солнце, вот он, звон, подобный густому прозрачному меду, и звон бокалов, и смех моих летуний с соседней крыши.
Я набираю в грудь побольше воздуха. Весна. Весна пришла наконец.
– Ну что, коты? Летим?
Коты трутся, жмурясь на солнце, о мои колени.
«Конечно, летим. Давай, полетели скорей, креветочек хочется обещанных, рыбки хочется, оливочек зеленых охота. Вку-у-усненьких, в рассольнике, с анчоусами… Мя-а-ау-у-у…»
– А сами полететь?
«Ну хозяин, мы ж так много летали, мы устали, наши крылышки намахались, а креветочек мы еще не поели, сил ну никаких нет, честное слово…»
– Ну тогда полезайте, захребетники.
Коты устраиваются у меня на плечах, а я шагаю вниз, с крыши, ловлю восходящий воздушный поток. Пролетаю мимо обосновавшихся на крыше немножко уже пьяных валькирий. На мгновение я становлюсь видимым и радостно машу им рукой.
Они не пугаются, не удивляются, а весело вопят в ответ и салютуют бокалами. Да. Человек, особенно когда привыкает к нормальному уровню ненормального, уже мало чему удивляется. Даже как-то обидно.
Под нами изгибается Москва-река, сверкают купола Новодевичьего, течет пока спокойное Садовое кольцо. Вот по нему я и полечу к Сухаревке, пролечу над Брюсовой башней, над Всей Москвой – и той, что здесь и сейчас, и той, что уходит в другие пространства и слои, и той, что могла бы быть. Лечу домой. А как же? Надо привести себя в порядок, переодеться. Сегодня будет большая встреча. Обязательно будет.
Я сижу в самом углу за бокалом пива, кое с удовольствием потребляю под хрустящие свиные ушки. Удобное место – ты сам в тени, а остальной зал прекрасно просматривается. Хотя мне-то что? Кто на меня посмотрит, ежели я сам того не пожелаю?
Сегодня в «Китайском квартале» народу много, но я знаю, что места хватит всем. И что все, кого я жду, придут в шесть вечера, не сговариваясь, потому что так им покажется правильным. Именно в шесть, и именно сюда.
Вряд ли кто свяжет нынешние потрясения на Той Стороне и во всех измерениях Моего Города с необычно большим количеством аварий, самоубийств, маньяков, пожаров и прочей бытовухи, которую люди уже привыкли не замечать… И психозов, психозов много очень. И сумасшедших…
И вот скажи после этого, друг Яков Вилимыч, что есть нормальное и что есть ненормальное? Зеленых человечков пугаются, а к повседневной жути – привыкли…
Что вам, коты мои верные? Еще креветок? Сейчас закажу. Только не лопните, а то придется коврики из вас сделать.
– Если и совпадение, то, по мне, оно очень уж знаковое, – говорила Анастасия.
– Просто так вышло. Никто же не подгонял специально все три Пасхи под одну дату, – улыбнулся Игорь.
– Ну, может быть, кое-кто и подгонял, – склонила голову набок Анастасия.
– А, ну да, коне-э-эчно! – протянул Игорь. – И еще одно замечательнейшее совпадение – все три Пасхи мы празднуем в «Китайском квартале».
– Все мировые религии в одном флаконе.
– Ну не все, еврейская была неделю назад, и я не знаю, как там с буддизмом в Китае…
– Зато с едой тут в полном порядке.
Оба посмотрели на Катю, которая сосредоточенно ловила палочками креветок. Креветки убегали. Но Катя молча пыхтела и продолжала их ловить.
– Акела промахнулся, – еле слышно хихикнула Анастасия. – О, поймала-таки!
Катя удовлетворенно хрюкнула и запихнула креветку в рот. Гигабайт, сидевший у нее на коленях, протянул лапу и загреб себе креветку, пока Катя не видела. Кота вообще никто, кроме них, не видел. В упор. Но таковы уж коты.
Анастасия глянула на часы:
– Уже почти шесть. Когда же они будут?
Игорь даже не стал спрашивать кто. Никто не назначал встречи в этот день. Никто не назначал встречи именно здесь. Но почему-то и он, и Анастасия, и Катя, и даже Гигабайт знали, что сегодня надо быть обязательно в этом месте.
– О! – прошептала вдруг Анастасия. – Началось!
Игорь посмотрел – за соседним столом хихикали о чем-то своем, девичьем, смутно знакомые дамы и девицы. А одна, черноволосая красавица, смеялась, махая рукой Анастасии.
– Ланка! Ты как здесь? – вскочила та и с визгом бросилась обнимать Лану.
– Ну прямо будто позавчера не виделись, – смеялась та.
– Но я не думала, что ты вообще появишься на Этой Стороне, – покачала головой Анастасия. – С твоим-то зароком…
– Пасха же, – смеялась Лана, – сегодня можно! Я со своими девчонками, с нашей ведьминской эскадрильей!
Девчонки дружно салютовали бокалами.
– Ну иди, – шепнула Лана. – Иди к своим! Завтра снова за труды, встретимся. А сегодня – веселимся! Сегодня можно!
Анастасия чокнулась со всеми Ланиными ведьмочками по очереди и, страшно довольная, вернулась за столик к Игорю и Кате.
Да. Похоже, на моих глазах начинается еще одна долгая-долгая история. Интересно, когда мы встретимся через год, изменится ли Лана хоть на йоту? Что-то подсказывает мне, что пройдут годы, долгие-долгие годы, прежде чем исполнится зарок и годы возьмут над ней власть. Или брат мой призовет ее к себе, на свой Бал… А может, все будет совсем по-другому… Увидим.