Самосознающая вселенная. Как сознание создает материальный мир

Бхагавад Гита изображает такие события возрождения как приход аватары — учителя мира. В прошлом такими аватарами иногда были изолированные, отдельные люди; в других случаях это были группы людей. Но теперь мир стал гораздо больше и нуждается в том, чтобы беспрецедентное число людей становились аватарами, призванными руководить следующим возрождением. Представьте себе наше с вами путешествие в то время, когда происходит огромный подъем человечества от раздробленности к единству в многообразии. Это было бы поистине путешествие героя.

Путешествие героя

В мифах многих культур содержится тема, которую мифолог Джозеф Кэмпбелл назвал «путешествием героя». Герой мучительно переживает отделенность от мира, в одиночку отправляется, чтобы встретиться с таинственными силами, и наконец, возвращается со славой, принося с собой обретенное им знание[96]. Древние греки выразили свою благодарность за блага огня в мифе о Прометее: Прометей отправился на небеса, украл у богов секрет огня и подарил его людям. В Индии Гаутама Будда отказался от удобств своей жизни принца, чтобы совершить путешествие героя, которое привело его к просветлению[97]. Он вернулся, чтобы учить истинам Восьмеричного Пути. Моисей, герой Израиля, искал своего Бога на Горе Синай, получил Десять Заповедей и вернулся с ними, чтобы объединить свой народ. В каждом случае воссоединение рождало учение объединения — новый способ проявления духа в опыте обыденной жизни.

Я вижу, как миф о путешествии героя снова разыгрывается в научных поисках природы реальности. Однако индивидуальный героизм прежних дней уступил место коллективному героизму. Многие неизвестные ученые проложили героический путь через каждую из трех стадий мифа.

Картезианское разделение ума и материи было исторически необходимо для того, чтобы наука могла свободно идти своим путем, не будучи скованной теологией. Было необходимо изучать бессознательную материю без теологического предубеждения, чтобы обретать понимание механики и взаимодействий, формирующих всю материю, включая живую и сознательную. Потребовалось почти четыре столетия, чтобы достичь сегодняшнего относительного овладения этими физическими силами.

На этом пути разделения было много поворотных пунктов и много героев. Декарт поднял паруса, и очень скоро Галилей, Кеплер и Ньютон стали рулевыми корабля героев. Дарвин и Фрейд завершили разделение, распространив законы механики на область живого и сознательного, и сотни ученых-матросов поддерживали это разделение.

В двадцатом веке паруса корабля героев стал надувать свежий ветер, дующий в другом направлении. Планк открыл квант действия, Гейзенберг и Шредингер открыли квантовую механику, и, вместе взятые, эти открытия навсегда изменили прежний материалистический, сепаратистский курс. По словам Бертрана Рассела, в двадцатом веке материя стала выглядеть менее материальной, а ум — менее ментальным. Все было готово к наведению моста через разделявший их четырех-вековой разрыв: началось возвращение героя.

Прометей принес огонь, Будда принес Восьмеричный Путь. Каждое возвращение приводило к революции в динамике общества, к подлинной смене парадигмы[98]. Сегодня мы видим в интерпретации и усвоении квантовой механики в рамках идеалистической науки потенциальную способность к изменению парадигмы, подобную той, которой обладали огонь Прометея и благородные истины Будды.

Мифология — это история игры сознания. Если вы отказываетесь исследовать сознание, если вы не отвергаете идею сознания, как эпифеномена, то миф может пройти мимо вас. Сейчас происходит кульминация самого универсального из всех мифов — возвращение героя, но ясно видеть это могут лишь немногие. Такая слепота побудила Мэрилин Фергюсон окрестить развивающуюся смену парадигмы «заговором Водолея», но это самый открытый заговор из всех, что когда-либо знала история.

От наследия сепаратистов прошлого — дуализма ума-тела и сознания-материи — нельзя избавиться путем утверждения монизма, основанного на материальном реализме, что склонны делать многие ученые, исследующие ум. Как подчеркивал канадский нейрохирург Уайлдер Пенфилд, «Объявление этих двух вещей [ума и тела] одним и тем же не делает их таковым». Конечно, не делает. При необдуманном принятии монистической точки зрения старые расколы просто заменяются новыми — коль скоро эта точка зрения внутренне противоречива и не принимает во внимание правомерные заботы идеалистов (о том, как включить в нашу модель реальности все три элемента — тело, ум и сознание).

96

Это достаточно вольная интерпретация мифа о путешествии героя. Согласно Кэмпбеллу, героя побуждает к путешествию вовсе не «мучительное переживание отделенности от мира», а некий внутренний зов, который с рациональной точки зрения может быть назван «жаждой приключений», а в действительности, в чем-то подобен «шаманской болезни». Это то же самое побуждение к превосхождению своего эго, которое сегодня заставляет людей в одиночку переплывать океан или подниматься на недоступные вершины (как пел Визбор: «Отыщешь ты в горах победу над собой»). До того как герой услышит этот зов, он может быть вполне благополучным и довольным жизнью человеком, но, услышав его, он не может не последовать ему. — Прим. пер.

97

Как известно, Гаутаму побудило к его исканиям осознание неизбежности старости, болезни и смерти в этом мире; поначалу им руководило желание личного спасения, и лишь пережитое им просветление (а вовсе не нирвана, как пишет Госвами, поскольку из нирваны нельзя вернуться) позволяет считать его духовный путь подлинным «путешествием героя». — Прим. пер.

98

Как и в случае этического действия, общество, в которое герой приносит знание, обретенное в своем путешествии, интерпретирует их со своего среднего уровня развития. Знание, ведущее к смене парадигмы, будет просто отвергнуто либо понято неправильно. Духовное знание, которое принес Иисус из своего «путешествия героя», хотя и сыграло свою социальную объединительную роль, однако было интерпретировано мифологически, и, по существу, лишь видоизменило и укрепило парадигму монотеизма как религии откровения — иными словами, подлинный духовный рост остался прерогативой лишь самого Иисуса — «единорожденного Сына Божия». — Прим. пер.