— Ты Грудзинскую имеешь в виду? И откуда тебе, пес, это известно?
— Ваша Светлость, пощадите! — прохрипел Агафон. — Ножку с шеи уберите, говорить не могу! О том Пестель говорил, Павел! Что зазноба у Константина Павловича — польская графиня Жанетта! И что жениться он на ней не может, потому что наследником тогда быть не сможет!
Вот тут Аракчеев всерьез погрузился в думы, а я лишь восхитилась жаждой жизни теперь уже точно бывшего помощника пристава. В попытке спасти живот он только что предложил наперснику Императора изумительный выход, если, конечно, Павел Петрович размышлял о том, как бы нарушить собственный указ[102].
— Интересно… формально женитьба прав на престол Костю не лишает, но получится казус, что его дети будут рожденными в неравном браке, — начал рассуждать граф. — Но Акт можно и дополнить[103]. И подать это Константину как условие для свадьбы, пусть отрекается, да и сам он править не стремится. Тогда и смуты не будет. Что, подлец, жить хочешь?
— Хочу, Ваша Светлость! — вякнул Агафон. — Очень хочу! До смерти служить Вам буду, псом цепным стану!
— Нужна мне такая шавка, — презрительно буркнул Алексей Андреевич.
В этот момент в окно кареты постучали. Неизвестный мне майор доложил, что солдаты Семеновского полка покинули место квартирования и двинулись в сторону дворца. Идут вдоль Фонтанки к Аничкову мосту, но могут свернуть и через Чернышев[104]. Всего по приблизительным подсчетам маршируют при барабанах около трех сотен, не больше.
Граф велел продолжить наблюдение, а преображенцев срочно выдвинуть по Невскому проспекту навстречу потенциальному неприятелю. Из подошедших с Васильевского кадетов три мушкетерские роты направить по Гороховой и перекрыть Каменный мост, гренадерскую же расположить у начала Адмиралтейского бульвара, чтобы оседлать обе перспективы, выходящие к дворцу.
— Поедемте, Александра Платоновна, к самой гуще событий. Или боитесь?
— Поедем, Алексей Андреевич. Да, боюсь.
Аракчеев тоже устроил ноги на спине Агафон и хитро подмигнул мне. Я впервые за эти часы улыбнулась.
На траверзе Екатерининского канала карету догнали трое верховых и еще один экипаж. После коротких препирательств подъехавшие были допущены к графу, и ими оказались трое моих оставшихся охранников верхом, и Ростопчин с Макаровым в двуколке. Канцелярские молча забрались к нам, Федор Васильевич удивленно приподнял бровь, посмотрев вниз, но Аракчеев только хмыкнул:
— Располагайтесь. Все для Вашего удобства, чтобы ноги не мерзли от холодного пола.
— Шутки у тебя, Леша, — протянул глава Тайной Канцелярии. — От тебя, Сашка, я такого не ждал.
— Знали бы, что это за типус, еще бы и высморкались на него, — зло ответила я.
— Но-но! Не в моем экипаже, — деланно возмутился Аракчеев.
Ростопчин приподнял за волосы голову пленника и, посмотрев на меня, спросил:
— Тот самый Агафон? Тогда ладно.
И водрузил грязные каблуки поверх задницы полицейского.
Точно бывшего.
Итак, в карете два графа, графиня и остающийся пока без титула Макаров. Связанного мерзавца за человека я уже не полагала. Впереди нас марширует две сотни солдат, еще столько же за нами. Где-то там нас ждет, возможно, бой с такими же русскими людьми. Идут ли те на смерть и смертоубийство по своей воле? Осознают ли творимое ими?
Вот скоро и узнаем.
Макаров принялся выпытывать у Аракчеева подробности вечернего боя в квартире Пестелей и текущую диспозицию, успокоился, только получив заверения в безопасности Его Величества. С Ростопчиным граф обсудил возможных смутьянов в преображенском полку, но, если фрондирующих среди обер-офицеров было предостаточно, то откровенных смутьянов никто припомнить не мог. Поэтому мы все смели надеяться, что ни один из них не осквернит себя предательством в самый отчаянный момент.
Барабанная дробь впереди изменилась, а это означало, что намечается какое-то перестроение. Карета проделала еще сколько-то саженей пути и остановилась. Первым вышел Аракчеев, за ним Ростопчин, Макаров и только потом я. И если мужчины остались на прохладном ветру вольными птицами, то меня сразу же окружила троица охранников.
— Дыня, — тихо сказала я.
— Добрая смерть, на службе, — ответил Аслан.
— Смерти доброй не бывает, — возразил Андрей. — Но погиб Досифей достойно, сложил живот за Вас, Ваша Светлость. И мы не посрамим его памяти. Только не ищите погибели сами, Христом молю. И Вашим Мани тоже.
Я кивнула, одинокая слеза побежала прокладывать дорожку по щеке.
103
Поправка к Акту о престолонаследии, запрещавшая короновать детей от морганатических браков, была введена Александром I в 1820 году.