– …охота на человека![2]
И сквозь восторженные крики и свист двуногих псов за спиной Максима, и истеричный визг трех женских голосов за моей, я услышала, как Максим сказал парню, стоящему впереди нас:
– Извини, мужик, но эта забава только для девочек.
Пронзительный звук отстегивающихся карабинов, был оглушителен, как стартовый выстрел.
Огромные псы, взрыли лапами землю и в это же миг пятеро людей, захлебываясь собственным страхом, рванули в темноту ночи, спасая свои шкуры. И в спину им неслись бешеные псы, и сумасшедший смех четверых парней, которые свистели и улюлюкали, задыхаясь от восторга, чуя кровь, как звери.
Собаки, вырывая комья земли когтями, брызжа пеной и слюной, в несколько быстрых прыжков догнали парня и все, как один, бросились к нему, впиваясь зубами в руки, ноги и шею. Его оглушительные крики я слышала лишь фоном, потому как собственное сердце долбило в ушах, перекрывая даже звук собственных ног, отчаянно молотивших по земле. Только мое дыхание, с оглушительным свистом входящее и выходящее из моих легких, звук несущихся во весь опор ног подо мной, и грохот сердца в ушах. И где-то очень далеко, даже не в этой вселенной, звук рвущейся ткани, человеческой плоти и истошного крика разрываемого на части человека. И пока он кричал, в моей голове звенела одна – единственная мысль, от которой мне даже не было стыдно – пока он кричит, у меня есть время. У меня есть время.
И когда крики смолкли, началась самая жуткая в мире игра.
Глава 4. Бежать
Я бежала, не разбирая дороги. Я просто неслась, отчаянно молотя ногами по земле. В голове пронзительная пустота, и все тело работает исключительно на бег. Я боялась оглядываться, боялась прислушиваться к темноте позади меня, потому что тишина – пронзительная, звенящая – пугала меня больше, чем нечеловеческий крик до этого. Я ничего не видела вокруг себя, ничего не чувствовала внутри себя – я была внутри чертовой временной петли, что замыкается в тех жутких ночных кошмарах, когда, как бы быстро ты ни бежал, ты остаешься стоять на одном месте.
Не знаю, не помню, и даже примерно не представляю, сколько времени прошло, когда я впервые стала замечать мелькающий мимо меня пейзаж местности – несущиеся мимо очертания зданий и мусора. Я пролетела мимо трех десятков двухсотлитровых бочек, стоящих вдоль стены одного из зданий. От них несло отработанным маслом и керосином. Я услышала, как обеими ногами пробежала по мерзкой, вонючей луже, вытекшей из этих бочек и порадовалась, что я в кроссовках. Светка – на каблуках. Но мысль о Светке не получила продолжения в моей голове, так как сейчас мне было плевать на всех в этом мире, кроме самой себя.
Я пролетела мимо производственного цеха, в котором зияли черной дырой огромные входные ворота. Ему на смену появилось длинное, высокое, не меньше десяти этажей, здание. И тут увидела то, что приковало все мое внимание – пожарная лестница, идущая вверх мимо всех этажей и заканчивающаяся на крыше. Она была привинчена к стене здания и выглядела очень крепкой. Я побежала к ней с удвоенной силой, понимая, что ни один, даже самый натренированный пес не сможет подняться за мной по ней, а главное – потеряет мой след.
Я подбежала, схватилась руками за грязные перекладины, воняющие ржавым железом, и дернула её так сильно как смогла – лестница даже не шелохнулась. Прекрасно. Я забралась на неё быстро и ловко, даже не заметив, что она начиналась примерно в полутора метрах от земли. Не помню, как я забиралась туда – у страха глаза велики, а мной в тот момент руководил даже на страх – паника, отчаянье и ужас. Быстро перебирая руками и ногами, я лезла наверх, ни разу не вспомнив, что до жути боюсь высоты. Видимо, подохнуть я боюсь больше. Мимо меня мелькали окна, в которых, как ни странно, все еще были стекла. Разбивать их сейчас – непростительная глупость – слишком громко, слишком велика вероятность пораниться, а я и без ранений в полной жопе. И тут мне попалось первое окно с голой рамой – осколки стекла все еще торчали деревянных рамах, но были небольшим и редкими со скругленными временем и дождями гранями. Недолго думая, я забралась в него, очень внимательно выбирая опору для рук и ног, и когда, наконец, я ступила ногами на голый бетонный пол, я осмотрела руки и ноги на предмет порезов. Все чисто.
Я подняла голову – это был кабинет. Здание это когда-то было административным корпусом и здесь, судя по всему, сидели начальники среднего звена – руководители отделов и складов, логисты и руководители по закупкам, может быть часть бухгалтерии или инженеры. В углу напротив меня все еще стоял старый стол, а в стене, противоположной окну, был дверной проем. Двери давным-давно не было, поэтому я увидела черную, мрачную, ничем не освещаемую темноту длинного коридора. На том его конце был точно такой же кабинет, с таким же окном, и весь свет, что был здесь, исходил из этих двух окон. Было так тихо и темно, что при других обстоятельствах я бы вспомнила все фильмы ужасов, что пересмотрела за всю свою жизнь и рванула бы отсюда, куда глаза глядят. Но сейчас… сейчас тишина была манной небесной и я с упоением слушала, как единственным звуком в огромном, страшном, черном, заброшенном, Богом забытом здании, был звук моего дыхания, становящийся ровнее и тише. Нет, совсем спокойным мое дыхание станет еще очень не скоро, но больше не было этого омерзительного хрипа в каждом вдохе.
Я привалилась спиной к стене и посмотрела в окно так, чтобы меня не было видно снаружи. На улице никого не было. Ни собак, ни людей. Хотя людьми этих сволочей назвать нельзя. Двуногие, это верно, но уже не люди. Или еще? Боюсь уже никогда. И тут я вспомнила Вадика и звук разрываемой плоти, и истошные крики. Меня затрясло, колени подогнулись, и я сползла по стене, садясь задницей прямо на грязный бетон. Измазать зад – меньшая из моих проблем. Меня заколотило так отчаянно, что я буквально слышала звон зубов у меня во рту. Все мое тело, как в лихорадке подбрасывало крупной дрожью, и я никак не могла совладать с руками – они, словно не мои, тряслись и хватались за все, что попадалось, впиваясь в волосы, в моё лицо, пытаясь содрать с него кожу, и мне стоило неимоверных трудов запихать свои ладони под собственные подмышки и зажать их там, пока они не признали во мне хозяйку. Я не сразу поняла, что скулю – просто слышала какой-то тихий, хриплый вой, и лишь спустя несколько мгновений поняла, что этот вой – я. Все, что от меня осталось, все, что сделал со мной страх, все, что за ничтожный отрезок моей жизни из меня сделала шайка малолетних головорезов. А потом моя голова наотрез отказалась воспринимать происходящее серьезно. Помню, как в сознании укоренялись мысли о том, что я сплю, и я усердно щипала себя, чтобы не поверить в это. От этого скулеж становился громче, и мне приходилось затыкать себе кулаками рот. Больше всего я боялась, что я поверю, и тогда выйду на растерзание к дворнягами и их бешеным псам добровольно. В какой-то момент я заплакала. Не завыла, не заскулила, а заплакала. Чистый, дистиллированный страх полился по моим венам и я зарыдала. Тихо, горько. Никого я не оплакивала. Не было мне жалко Вадика и того парня, которого я совершенно не знала, не было мне страшно за Светку, которая сейчас неизвестно где, и неизвестно, смогла ли она найти убежище, как я. И самое странное – мне не было жалко Соньку. И не только потому, что я знала – у нее есть отец, и она в надежных руках. Нет. Просто все произошедшее на моих глазах, все, что есть сейчас вокруг меня и все, что внутри, сделало меня дико жадной – жадной до жизни. Прямо сейчас, в эти секунды не интересовал меня никто на свете, кроме меня самой. Смерть, которую я видела и которая следовала за мной по пятам, так обострила мой эгоизм и жажду жизни, что я стала центром вселенной. Мне было очень страшно. Очень. И я очень хотела жить. Не ради кого-то, не во имя чего-то, а ради себя.
Тут за окном послышались быстрые шаги и смех. Я чуть не завыла в голос – чтобы не дай Бог не выдать себя, запихала пальцы в рот и закусила их, сильно, больно. Нутро скрутило, и я побоялась, что меня вырвет. Но нет. я тяжело дышала и слушала голоса за окном – возбужденная болтовня, и где-то между хохотом и матом я слышала хрипение псов, ведомых на поводках. Видимо, псы вернулись к хозяевам и теперь выискивали добычу по следу. Я пыталась услышать, о чем они говорят, но расстояние было слишком большое. По моим подсчетам, я была примерно на седьмом этаже, а может, и выше, а потому до меня долетали лишь голоса, не несущие никакой информации кроме той, что я уже знаю – эти четверо – самые настоящие психи, которые по какой-то причине все еще были на свободе, и, судя по всему, мы угодили в лабиринт, как подопытные крысы, как олени в охотничьи угодья для того, чтобы стать живой дичью, на которую выдана лицензия на отстрел. По одной особи на каждого. Только теперь я поняла, что жертв столько же, сколько охотников. А еще я поняла, что с самого начала мы допустили самую большую оплошность, которая возможно будет стоить нам жизни – мы разделились. Останься мы вместе, мы бы скооперировались и придумали что-нибудь, как только шок и паника улеглись, но теперь… Разделяй и властвуй. Кто это сказал?