Когда мне исполнилось тринадцать, пришла, наконец, пора ехать в столицу. Третьего числа девятого месяца мы совершили «выход из ворот» и поселились пока что в Иматати[4].
Дом, где я в играх провела эти годы, был весь разорён, весь нараспашку, царила суматоха. Когда солнце зашло, опустился страшный туман, а мы как раз садились в повозки — я оглянулась, и мне стало так горько покидать моего Будду, которому я тайком била поклоны и молилась, что я украдкой поплакала.
После того, как мы «вышли из ворот», мы жили в каком-то неогороженном строении, покрытом наспех мискантом, даже ставен там не было, лишь кое-как для нас устроили занавеси и растянули полог. К югу далеко видны были поля и равнины, а с запада и востока — море, совсем близко. Это было удивительно красиво! Вечером всё вокруг окутал туман, но мне было так интересно, что я поднялась спозаранку и уже не спала, всё смотрела по сторонам. Уехать отсюда было мне жаль, и я грустила.
Пятнадцатого числа того же месяца, в сумрачный от дождя день мы пересекли границу своего края и остановились в местности Икала провинции Симоса[5]. Наша хижина едва не поплыла — такой был ливень и непогода, от страха я не могла заснуть. Вокруг было чистое поле, только в одном месте поднимался пригорок, и на нём стояло три дерева. Днём мы сушили наши вещи, промокшие от дождя, и весь день провели там, поскольку надо было дождаться наших людей, которые отстали. Рано утром семнадцатого числа мы двинулись в путь.
В старину жил в краю Симоса некий Хозяин Мано[6]. Когда мы переправлялись в лодке через глубокую реку, там были остатки его усадьбы, в которой, говорят, ткали и отбеливали полотно тысячами и десятками тысяч штук. Посреди реки и теперь стояли четыре больших столба, будто бы те ещё, что служили в прежние времена опорами ворот. Я услышала, что другие слагают об этом стихи, и тоже про себя шептала:
На этот раз на ночлег мы остановились в месте, называемом Курото-но Хама[7] — взморье Курото. Со всех сторон были пологие холмы, это белый песок расстилался далеко-далеко, и на нем — заросли сосняка. Луна светила очень ярко, и звуки ветра необычайно трогали сердце. Людям, видно, показалось всё это красивым — стали слагать стихи.
На следующее утро мы ушли из тех мест, а к ночи остановились у переправы Мацудзато, в мелководных верховьях реки Футоигава, что служит границей между краем Симоса и краем Мусаси[8]. Вещи и прочее за ночь переправили лодками на тот берег.
Моя кормилица недавно потеряла мужа, но здесь, на границе, у неё родился ребенок, поэтому она удалилась от нас, и в столицу ей нужно было следовать отдельно.
Я очень её любила, мне хотелось к ней, и брат взял меня на руки и отнес.
Мы все в пути останавливались в незамысловатых временных укрытиях, но туда по крайней мере не задувал ветер, они были обтянуты тканью или ещё чем-то, а тут, поскольку мужчины с ней не было, никто и рук не приложил — совсем грубая лачуга, вместо кровли в один слой была настелена циновка, и лунный свет проникал внутрь без всяких помех.
На ней были алые одежды, она лежала, и фигура её, залитая лунным светом, была воплощенное страдание. Неизмеримо превосходя наружностью людей своего ранга, она была бледна до прозрачности. Дивясь моему приходу, она гладила меня по голове и плакала, а я была в таком волнении, что не могла и помыслить, чтобы с ней расстаться. Брат уже спешил вернуться назад, а мне всё было мало — но что я могла поделать?
Долго стоял у меня перед глазами её образ. Было так грустно, что я не замечала даже, как красив месяц, и уснула в большом горе.
На следующее утро наши повозки погрузили в лодки и переправили на другой берег. Люди, которые до сих пор нас провожали, здесь все поворачивали назад. Мы, кому предстояло дальше следовать в столицу, медлили с отъездом. Теперь наши пути лежали в разные стороны, и оттого те, кому надо было ехать, и те, кому надо было возвращаться, равно проливали слезы. Даже я своим детским сердцем почувствовала, как это трогательно.
Отсюда начиналась страна Мусаси. Ничего особенно интересного заметно не было. Песок прибрежный был не белый, а словно грязь, и поля, про которые я слышала, будто на них цветет трава Мурасаки[9], покрывал лишь тростник и мискант, причем заросли были столь высоки и густы, что конного лучника не видно было, только верхушку его лука, и нужно было пробираться, раздвигая травы.
Там был храм, называемый Такэсиба[10]. Вдалеке виднелись остатки каменных опор галереи и дома. Я спросила, что это за место, и услышала:
В старину здесь был холм Такэсиба. Человека из этих краёв отправили ко двору служить стражем-факельщиком. Вот подметает он в саду перед императорским дворцом и сам себе бормочет:
— И за что мне такая злая доля? В моём-то краю видал я и по три, и по семь кувшинов с брагой. Сверху, бывало, плавали черпаки: ветер с юга подует — они на север укажут, ветер с севера подует — на юг укажут, с запада подует — они на восток повернутся, с востока подует — они на запад повернутся. Ничего этого я здесь не вижу!
В это время государева дочь, которую очень берегли и лелеяли, стояла совсем одна за бамбуковой шторой и, прислонившись к столбу, на всё это глядела. То, что говорил сам себе этот мужчина, казалось очень интересным: что за «черпаки», как это «укажут»? Ей неудержимо захотелось это знать, она подняла бамбуковую штору и окликнула:
— Человек, подойдите сюда!
Он послушался и подошёл к самым перилам.
— То, что Вы сейчас говорили, повторите ещё раз для меня, чтобы я могла всё услышать, — так она ему велела, и он ещё раз повторил свой рассказ о кувшинах с брагой.
— Возьмите меня с собой и покажите мне всё это. Я говорю не шутя!
Мужчина подумал, что дело это неслыханное, да и опасное, но — видно, так уж суждено! Посадил её к себе на спину и отправился. Подумал он и о том, что за ним, конечно, будет погоня: той же ночью перенёс принцессу через мост Сэта, усадил её на другой стороне, а сам разобрал мост и одним прыжком перепрыгнул. После снова усадил принцессу себе на спину и через семь дней и семь ночей добрался до страны Мусаси.
Император и императрица встревожились о том, что принцесса пропала, стали спрашивать людей, и в ответ услышали:
— Служилый человек из провинции Мусаси нёс на спине что-то очень ароматное, он бежал — словно летел.
Стали этого человека требовать — а его и нет.
Решили, что не иначе, как он вернулся в родные края, и из дворца послали следом людей. Однако мост Сэта оказался сломан, по нему перебраться было нельзя. Только через три месяца посланные добрались до страны Мусаси. Когда стали они спрашивать того мужчину, их призвала к себе сама принцесса:
— Видно, всё это было предначертано. Мне захотелось в родные места этого служилого человека, и я сказала ему, чтобы он немедленно туда отправился и меня взял с собой. И вот, мы здесь. Живётся мне очень хорошо. Если станут винить мужчину и накажут его, что будет со мной? Не иначе, как в прежнем рождении мне было суждено явить свой след в этой стране. Ступайте же скорее назад и расскажите всё как есть.
4
5
6
7
Курото-но Хама — местность с таким названием находилась в провинции Кадзуса, которую путешественники уже оставили позади. Если автор дневника имела в виду именно это место, то она ошиблась в последовательности маршрута.
8
9
10