Мы жили, глядя на невероятную красоту неба. Засохли большие мальвы, высившиеся над пожелтевшей петрушкой и китайской гвоздикой, которая не смогла даже раскрыться: все заполняло небо. Люди говорили: «Да, жарко, зато как красиво!» Еще говорили: «Но ведь и сена много, да и зерно уродилось!» Говорили: «Овощей мало, но и без них обойдемся… Зато вино будет хорошим!» Если пойдет так, как они твердят, виноградари из Лаво[7] будут нынешним урожаем довольны, хотя они там наверху и мерзли, судя по слухам. Если пойдет так дальше и то, что уцелело, вызреет, вино получится высшего сорта, как они обещают, прося лишь о нескольких ливнях в конце августа, дабы ягоды налились. И, цокая языком, добавляют: «Вина будет мало, зато высшего сорта!.. Только бы удержать цены…» И снова все смотрели на небо.
Оно ведь такое ясное, сияющее, ровное, гладкое. Видите? Видите, какой глубокий цвет? Над красной крышей сарая и раскидистой бузиной, над остролистом, над спускающимся к озеру склоном, — повсюду над горами и над водой. Надо мной и над вами. Над всеми нами. И будет таким еще долго. О, еще так долго! Все думали: «Это никогда не кончится!..» Нужно набраться терпения и радоваться. Усталость пройдет. Мы ведь не голодаем, немного похудели, то правда, но осенью наберем вес.
Все хорошо. Даже садовник заявляет: «Все хорошо». Гинье — садовник — соглашается с остальными, невзирая на постоянную досаду из-за поливов: еще утром он поставил разбрызгиватель среди грядок с латуком, но земля, высохшая в глубину на полметра, такая жаркая, что вся вода испаряется. Так он и говорит, сдвигая камышовую шляпу, сплевывая и доставая из кармана глиняную трубку, набивая ее и оглядывая огород.
В землю врыты цветочные горшки — ловушки для медведок.
Неподалеку западня для воробьев, Гинье кладет их в карман для кошки.
Мы побеседовали утром: никаких знаков, все так красиво!
Только вот засуха все сильнее. Гинье отвернул кран с водою из Бре[8]: давление в трубах почти исчезло. Вместо брызжущей во все стороны напористой струи — лишь немного белесой пыли.
Каждый день напор становился слабее, теперь вовсе исчез.
— Что ж… — Сказал Гинье, раскурив трубку, которую перед этим продул, она скверно тянула. — Что ж, если и поливать нельзя!..
Я вновь смотрю на прекрасное небо, на свернувшиеся листья сирени на его фоне.
Наша нежная, ласковая Савойя вышла на первый план, уже много недель она так отчетливо различима, словно скоро наступит ненастье. Но ведь ненастья просто не может быть.
В одну из последних ночей, ближе к двум часам, застучали ставни, захлопали окна, распахнулись двери, полетела с крыш черепица. В раскрытые окна ворвался могучий, горячий ветер. Ветер с Юга обрушился с высоких гор со всей силой. Я вышел посмотреть. Не было ни облачка. Лишь сияли огромные звезды, такие белые, что небо казалось еще чернее. Похожие на бумажные фонарики. От ветра, хотя он и летел столь стремительно, что почти сбивал с ног, стало еще жарче. Все испугались, правда, прочувствовать страх не успели, сразу все и умолкло. Внезапно наступила такая тишь, что стало различимо тиканье часов на ночном столике.
Мы ходим купаться на озеро. На большой пляж, который, сколько хватает глаз, усеян коричневыми от загара людьми.
Женщина в киоске продает сладкие пирожки. Из льда в деревянном ведре высовываются бутылки с пивом. Пришли даже те, что не купались ни разу в жизни. На киле старого корабля, положив накидку на колени, сидит, читая книгу, старик. Кожа у него белая, словно мукой обсыпали. Возле него у огромного лодочника тело цвета пережженного кирпича, будто смешали коричневый, красный и черный. Маленькие девочки, водя хоровод, играют в «каравай», женщины все в купальниках. Песок струится меж пальцев ног, будто вода, повсюду черепки разных оттенков; красивые, круглые и плоские или напоминающие куриные яйца камушки. Каждый день ближе к вечеру город пустеет, люди любыми средствами — пешком, на трамваях, фуникулерах, велосипедах — спускаются на свежий воздух, туда, где немного получше — как и сегодня, к примеру, две толстые шлюхи, благоразумно сидящие по самую шею в воде, с украшенными цветочками шляпами на головах.
Дети подплывают к пароходам, пробираются поближе к рулю.
Пароходы всегда одни и те же, они перевозят толпы людей, которым нравится под тиковым навесом плыть против ветра.
Огромные белые машины с крутящимся колесом и трубой, из которой дым валит, словно матрасник раскручивает длинные пряди конского волоса.
7
Лаво — славящийся виноградниками живописный регион в кантоне Во на берегу Женевского озера. Одно из любимых мест Ш. Ф. Рамю, тут — в местечке Кюлли — родилась мать писателя.