[Весь] тот день до ночи султан Джелал-ад-дин стойко сражался. После заката солнца оба войска, отойдя на свои места, предались отдыху. Монголы зажгли огни и, откочевав, повернули назад. Когда они прибыли к Чингиз-хану, они доложили о мужестве и отважных поступках султана Джелал-ад-дина, свидетелями которых они были. Когда Чингиз-хан понял, что между обеими сторонами не осталось какой-либо преграды [к военным действиям] и государи, которые были [бы между ними] посредниками, исчезли, он привел в порядок, подготовил и снарядил [свои] войска и намерился напасть на владения султана Мухаммеда.
Несмотря на то, что султан в возбуждении этой смуты был зачинщиком, Чингиз-хан согласно прежним [своим] правилам не хотел на него нападать и всяческими способами придерживался дружеского способа действий и защиты соседских прав. И пока от султана не проистекло несколько поступков, явившихся причиной раздражения и огорчения и поводом к принятию мер к отмщению, он не двинулся для борьбы с ним. Эти поступки Хорезмшаха были: во-первых, он умертвил необдуманно и без размышления купцов, которых [Чингиз-хан] послал в целях [дружеского] единения и искания мира и которых снабдил любезными посланиями [к Хорезмшаху], [тот же] совершенно не обратил внимания на эти слова; во-вторых то, что [Чингиз-хан] сразился с его войском против воли и будучи вынужденным. [И наконец], еще то, что владениями Туркестана, которые находились в руках Кушлука, когда последний был убит войском Чингиз-хан, завладел целиком султан.[2316]
Все это вместе послужило поводом к ненависти и вражде и [явилось] причиной отмщения и воздаяния.
Итак, после этого сражения, султан вернулся в Самарканд. [Уже в это время] растерянность и сомнение нашли к нему путь, и внутренний разлад смутил его внешнее поведение. Когда он воочию убедился в силе и могуществе противника и уразумел причины возбуждения смуты, которая произошла перед этим, постепенно им овладевали растерянность и тоска, и в речах и поступках его стали появляться признаки раскаяния. Так как [его] одолели сомнения, то для него закрылись врата здравого суждения, а сон и покой бежали [от него]. Он предался неизбежной судьбе и поступал согласно [выражению] «мы избрали решение Аллаха и его предопределение».[2317] Астрологи также говорили, что.... до тех пор, пока злополучные звезды не пройдут, из осторожности нельзя приступать ни к какому делу, направленному против врагов!
Эти слова астрологов также явились добавлением к причинам расстройства его дела, и он, подобрав поводья [решимости], большую часть войск, численность которых доходила приблизительно до четырехсот тысяч конных, оставил в Туркестане и Мавераннахре, двадцать тысяч в Отраре[2318] у Кайр-хана, а десять тысяч в области Бенакета[2319] у Кутлуг-хана,[2320] в Бухаре он оставил эмира Ихтияр-ад-дина Кушлу,[2321] эмир-ахура [конюшего], Огул-хаджиба, по прозванию Инанч-хан, Хамид-Пур Таянгу и других эмиров с тремя тысячами людей, в Самарканде — своего дядю [по матери] Туганчук-хана и гурских эмиров: Хармиля, Харзура, сына Изз-ад-дина Карта,[2322] Хусам-ад-дина Масуда и некоторых других со ста десятью тысячами людей; в Термезе — Фахр-ад-дина Хабеша и седжестанское войско, а Махмуд-хана, сына Хасана, и двоюродного брата своего отца — в Балхе.[2323] Асад[?]-Пехлевана — в Дженде, а в Хутталяне[2324] — мелика Дагалчука, в Кундузе[2325] — Буртаси,[2326] |A 74а, S 204| в Яркенде[2327] — Аслаба-хана. Он приказал отстроить крепостную стену Самарканда. Однажды он прошел над рвом и сказал: «Если из войска, которое выступит против нас, каждый [воин] бросит сюда свою плеть, то ров разом наполнится!». Подданные и войско от этих слов [султана] пришли в уныние. Султан отправился по дороге на Нахшеб[2328] и всюду, куда он ни приходил, говорил: «Выпутывайтесь сами, потому что сопротивление монгольскому войску невозможно!». Он послал человека [с приказом], чтобы его гарем и мать Туркан-хатун отправились из Хорезма по мазандеранской дороге. Повсюду, куда он ни приходил, он советовался с каждым из вельмож, каким путем можно помочь этой беде? Ежеминутно доходили распространяющиеся в городе ужасные известия, и увеличивался беспорядок. Купцы, особенно его сын Джелал-ад-дин, говорили: «Дело областей Мавераннахра приняло такой оборот, что ничего нельзя уже сделать, [теперь] нужно [лишь] стараться, чтобы из рук не ушли Хорасан и Ирак. Войска, которые мы разместили по городам, следует отозвать назад, всем отойти и превратить Джейхун [Аму-дарью] в [крепостной] ров, либо же следует всем искать убежища в областях Хиндустана!».
2316
Объяснение Рашид-ад-дином причин войны Чингиз-хана с Хорезмшахом тенденциозно и выражает точку зрения официальной историографии чингизидских ханов. Данные независимых источников (Несави и др.) заставляют думать, что инициатива завоевательной войны исходила от Чингиз-хана.
2318
Отрар, средневековое название города Фараба, ныне развалины около ст. Тимур Ташкентской ж.-д., на правом берегу Сыр-дарьи, поблизости от устья р. Арыси. Принадлежал к владениям кара-хитаев, был присоединен Мухаммедом к владениям Хорезмшахов; являлся пограничным пунктом последних.
2319
Бенакет (в письменности нередко Фенакет), позднее Шахрухия, ныне развалины на правом берегу Сыр-дарьи, в долине р. Гижиген. Город был разрушен монголами и восстановлен Тимуром, давшим ему название Шахрухия. Видимо, существовал до XVII в., имел важное стратегическое значение.
2322
Речь, видимо, идет об одном из представителей рода Картов известной династии гератских владетелей (1245-1389).
2323
Древние Бактры; разрушен монголами в 617 [1220] г., отстроен в XIV в. при Тимуре. В настоящее время — селение и развалины в северном Афганистане.
2324
Хутталян, или Хутталь, — название области между Пянджем и Вахшем с главным городом Хульбук (совр. Хульбага, южнее Куляба, в южном Таджикистане).
2325
Кундуз — город северного Афганистана, теперь главный город афганской провинции Катаган.