Второе направление имело в виду создание крепкого централизованного государства с сильной ханской властью и, в связи с этим, обуздание центробежных стремлений монгольской и тюркской феодализованной военно-кочевой знати. Для этого казалось необходимым сближение ханской власти с феодальной верхушкой покоренных стран, покровительство городской жизни, купцам и торговле, восстановление разрушенных монгольским нашествием производительных сил, в частности в сельском хозяйстве покоренных стран и точная фиксация податей и повинностей крестьян и горожан[33]: без восстановления производительных сил, необходимого для правильного поступления налогов в казну центрального (ханского) правительства, сильная ханская власть, хотя бы и в масштабе отдельных улусов, не могла бы существовать.
Второе из направлений, о которых шла речь выше, опиралось на небольшую группу кочевой аристократии, связанную тесными узами с ханской фамилией, — службой при дворе и в собственных доменах ханской фамилии (инджу), — но главным образом на часть персидской, таджикской и азербайджанской гражданской бюрократии, служившей ханам, и на часть мусульманского духовенства. Это направление опиралось на те группы класса феодалов покоренных народов, которые были заинтересованы в централистской политике, в сохранении и укреплении центрального государственного аппарата и государственных финансов в Хулагуидском и Чагатайском улусах, также большинства купечества. Сторонники первого направления состояли, как сказано, из большей части монголотюркской военно-кочевой знати, носителей центробежной тенденции, тенденции феодальной раздробленности. К ним примыкали наиболее своекорыстные и беспринципные представители персидской и прочей местной гражданской бюрократии, также откупщики государственных налогов из тех же чиновников, местных провинциальных (оседлых) феодалов и привилегированных купцов-уртаков, видевших в поддерживаемой сторонниками первого направления системе всеобщего грабежа оседлого податного населения — ра’ийятов (т.е. крестьян и низших и средних слоев горожан) — возможность быстрого личного обогащения. Между этими двумя направлениями велась глухая борьба. Джузджани приписывает старшему сыну Чингиз-хана Джучи осуждение политики отца — массовой резни и опустошения покоренных стран[34]. Монгольская военно-кочевая знать протестовала против восстановления разрушенных городов и против каких бы то ни было уступок оседлому населению, в частности таджикам, при Угэдэй-каане[35]. Великие ханы Угэдэй-каан (1227-1242) и Менгу-каан (1251-1259) были сторонниками второго направления.
Второе направление одержало верх в Хулагуидском государстве при Газан-хане, а в Чагатайском государстве несколько позднее, при Кебек-хане (1318-1326). Однако эта победа не была окончательной, и борьба обоих названных направлений и двух групп внутри класса феодалов продолжалась и позднее — и в XIV, и в XV вв., следовательно, и после падения монгольских государств в Иране и Средней Азии, поскольку сменившие их государственные образования возглавлялись военно-кочевой знатью и продолжали политические традиции государств Чингизидов. В дальнейшем оба указанных направления пережили эволюцию, о которой мы здесь говорить не будем, поскольку она выходит за рамки рассматриваемого нами периода. Борьба между двумя указанными направлениями отнюдь не сводилась к дилемме — продолжать ли монгольским племенам кочевать, или переходить на оседлость, — как думал В.В. Бартольд. Иногда представители военной знати, не оставлявшие кочевого образа жизни, примыкали ко второму политическому направлению. Суть спора между двумя направлениями заключалась в вопросе о методах эксплуатации оседлого крестьянства (о чем говорилось выше) и, вместе с тем, в вопросе об отношении к феодальной верхушке покоренных стран и к их государственным и культурным традициям.
Борьба двух указанных направлений, бывшая в то же время борьбою двух больших групп феодалов[36], за власть и руководство в названных улусах до начала XIV в. временами происходила под идеологической оболочкой религии. Монголы времени Чингиз-хана и первых великих ханов в массе своей (кроме небольшого числа христиан несторианского толка и буддистов) были примитивными язычниками-шаманистами, стоявшими на той стадии культурного развития, которой религиозная исключительность еще чужда. Но такое положение не могло продолжаться долго. Феодализирующаяся монгольская кочевая знать должна была принять какую-либо из религий феодальных обществ. У сторонников первой политической тенденции ненависть к оседлому мусульманскому населению выливалась в ненависть к исламу, мусульманскому праву, «мусульманской» государственности и культуре. Эта ненависть к исламу особенно заметна в деятельности таких ханов, как Чагатай и Гуюк[37]. Сторонники первого направления зато охотно осваивали культуру полукочевников-уйгуров и распространенные в их среде религии — буддизм и христианство несторианского толка; последнее, впрочем, утвердилось в среде монгольского племени кераитов еще в начале XI в. Часть кераитов при Хулагуидах поселилась в южном Азербайджане. Еще в первой четверти XIV в. эмиры их, как, например, Иринчин, были ревностными защитниками христианства против ислама[38]. Буддизм и христианство, внутренне столь несходные, однако, оба уже были приспособлены к культурно-бытовым условиям монголов и уйгуров.
33
Эта тенденция отразилась в известном указе великого хана Менгу-каана, пытавшегося ограничить повинности и размеры податей крестьян и горожан. См.: Рашид-ад-дин, изд. перс. текста Э. Блоше, стр. 308-314.
35
Исфизари. Раузат ал-дженнат. Рукопись Инст. по изуч. восточных рукописей АН УзССР (Ташкент), № 787, лл. 220а-221. Сейф ал-Хереви. Тарихнамэ-и Херат, изд. перс. текста, Калькутта, 1944, стр. 94-109.
36
См. выводы С.П. Толстова о двух аналогичных группах класса феодалов в Средней Азии XIV в. (С.П. Толстов. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.-Л., 1948, стр. 318, 319).
38
См., например: Histoire de Mar-Jabalaha III, traduite du syriaque par J. B. Chabot, Paris, 1895, pp. 148, 178, 179.