Выбрать главу
И в черный час зажженные войною, затем чтобы не гаснуть, не стихать, неженские созвездья надо мною, неженский ямб в черствеющих стихах.
Но даже тем, кто все хотел бы сгладить в зеркальной, робкой памяти людей, не дам забыть, как падал ленинградец на желтый снег пустынных площадей.
Как два ствола, поднявшиеся рядом, сплетают корни в душной глубине и слили кроны в чистой вышине, даря прохожим мощную прохладу, – так скорбь и счастие живут во мне единым корнем – в муке Ленинграда, единой кроною – в грядущем дне.
И все неукротимей год от года, к неистовству зенита своего растет свобода сердца моего, единственная на земле свобода.

1946

[Источник]

«…Третья зона, дачный полустанок»

…Третья зона, дачный полустанок, у перрона – тихая сосна. Дым, туман, струна звенит в тумане, невидимкою звенит струна.
Здесь шумел когда-то детский лагерь на веселых ситцевых полях… Всю в ромашках, в пионерских флагах, как тебя любила я, земля!
Это фронт сегодня. Сотня метров до того, кто смерть готовит мне. Но сегодня – тихо. Даже ветра нет совсем. Легко звучать струне.
И звенит, звенит струна в тумане… Светлая, невидимая, пой! Как ты плачешь, радуешься, манишь, кто тебе поведал, что со мной?
Мне сегодня радостно до боли, я сама не знаю – отчего. Дышит сердце небывалой волей, силою расцвета своего.
Знаю, смерти нет: не подкрадется, не задушит медленно она, – просто жизнь сверкнет и оборвется, точно песней полная струна.
…Как сегодня тихо здесь, на фронте. Вот среди развалин, над трубой, узкий месяц встал на горизонте, деревенский месяц молодой.
И звенит, звенит струна в тумане, о великой радости моля… Всю в крови,            в тяжелых, ржавых ранах, я люблю, люблю тебя, земля!

1942 

[Источник]

Февральский дневник

1
Был день как день.  Ко мне пришла подруга, не плача, рассказала, что вчера единственного схоронила друга, и мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова? Я тоже – ленинградская вдова.
Мы съели хлеб, что был отложен на день, в один платок закутались вдвоем, и тихо-тихо стало в Ленинграде, Один, стуча, трудился метроном.
И стыли ноги, и томилась свечка… Вокруг ее слепого огонька образовалось лунное колечко, похожее на радугу слегка.
Когда немного посветлело небо, мы вместе вышли за водой и хлебом и услыхали дальней канонады рыдающий, тяжелый, мерный гул: то армия рвала кольцо блокады, вела огонь по нашему врагу.
2
А город был в дремучий убран иней. Уездные сугробы, тишина. Не отыскать в снегах трамвайных линий, одних полозьев жалоба слышна.
Скрипят, скрипят по Невскому полозья: на детских сапках, узеньких, смешных, в кастрюльках воду голубую возят, дрова и скарб, умерших и больных.
Так с декабря кочуют горожане,  – за много верст, в густой туманной мгле, в глуши слепых обледеневших зданий отыскивая угол потеплей.
Вот женщина ведет куда-то мужа: седая полумаска на лице, в руках бидончик – это суп на ужин…  – Свистят снаряды, свирепеет стужа. Товарищи, мы в огненном кольце!
А девушка с лицом заиндевелым, упрямо стиснув почерневший рот, завернутое в одеяло тело на Охтенское кладбище везет.
Везет, качаясь, – к вечеру добраться б… Глаза бесстрастно смотрят в темноту. Скинь шапку, гражданин.               Провозят ленинградца.                            погибшего на боевом посту.
Скрипят полозья в городе, скрипят… Как многих нам уже не досчитаться! Но мы не плачем: правду говорят, что слезы вымерзли у ленинградцев.
Нет, мы не плачем. Слез для сердца мало. Нам ненависть заплакать не дает. Нам ненависть залогом жизни стала: объединяет, греет и ведет.
О том, чтоб не прощала, не щадила, чтоб мстила, мстила, мстила, как могу, ко мне взывает братская могила на охтенском, на правом берегу.
3
Как мы в ту ночь молчали, как молчали… Но я должна, мне надо говорить с тобой, сестра по гневу и печали: прозрачны мысли, и душа горит.
Уже страданьям нашим не найти ни меры, ни названья, ни сравненья. Но мы в конце тернистого пути и знаем – близок день освобожденья.
Наверно, будет грозный этот день давно забытой радостью отмечен: наверное, огонь дадут везде, во все дома дадут, на целый вечер.
Двойною жизнью мы сейчас живем: в грязи, во мраке, в голоде, в печали, мы дышим завтрашним – свободным, щедрым днем. Мы этот день уже завоевали.
4
Враги ломились в город наш свободный, крошились камни городских ворот. Но вышел на проспект Международный вооруженный трудовой народ. Он шел с бессмертным               возгласом                            в груди:  – Умрем, но Красный Питер                            не сдадим!
Красногвардейцы, вспомнив о былом, формировали новые отряды, в собирал бутылки каждый дом и собственную строил баррикаду.
И вот за это – долгими ночами пытал нас враг железом и огнем.  – Ты сдашься, струсишь, – бомбы нам                            кричали, забьешься в землю, упадешь ничком… Дрожа, запросят плена, как пощады, не только люди – камни Ленинграда.
Но мы стояли на высоких крышах с закинутою к небу головой, не покидали хрупких наших вышек, лопату сжав немеющей рукой.
вернуться

23

Берггольц О.Ф. Стихотворения. Россия – Родина моя. М.: Художественная литература, 1967. – (Библиотечка рус. сов. поэзии в 50-ти кн.).

вернуться

24

Берггольц О.Ф. Стихотворения. Россия – Родина моя. М.: Художественная литература, 1967. – (Библиотечка рус. сов. поэзии в 50-ти кн.).