— Хорошо, — донеслось с крыши, и в следующее мгновение Октавиану была спущена короткая лестница. Не теряя ни секунды, Октавиан приставил её к невысокой стене свинарника, проворно вскарабкался по перекладинам и, наклонившись над гниющей массой, вытащил оттуда, словно неподатливую пробку из бутылки, свое медленно тонущее чадо. Несколько минут спустя он уже выслушивал причитания няни, жаловавшейся и возмущавшейся одновременно, что ей никогда прежде не приходилось видеть на ребёнке такого количества зловонного вещества…
В тот же вечер, когда сгустились сумерки, Октавиан появился у назначенного ему места покаяния под одиноким дубом на лужайке. Он был одет в лёгкую рубашку, в одной руке держал свечу, а в другой — часы, стрелка которых, казалось, прилипла к циферблату.
У его ног лежала коробка спичек, к помощи которых он прибегал всякий раз, когда ночной ветер гасил свечу. Контуры дома неясно вырисовывались в темноте, однако Октавиан, добросовестно повторявший раз за разом формулу покаяния, был уверен, что за ним наблюдают не только ночные мотыльки, но и три пары серьёзных внимательных глаз.
На другое утро возле глухого забора он увидел на траве тетрадный листок. Он поднял его, и сердце у него в груди радостно ёкнуло, — на листке было нацарапано одно единственное слово: «Не-зверь».
ПРИЗРАК КОРОЛЕВЫ АННЫ
— В четверг приезжает Дора Битхольц, — объявила миссис Сэнгрэйл.
— В ближайший четверг? — переспросил Кловис.
Его матушка кивнула.
— Напрасно ты её позвала, — усмехнулся он. — Джейн Мартлет всего пятый день гостит у нас, а её визит никогда не оканчивается раньше, чем через полмесяца, даже еслиона клялась, что не может остаться дольше, чем на неделю. Вряд ли тебе удастся выпроводить её из дома до четверга.
— А зачем мне это делать? — удивилась миссис Сэнгрэйл. — Ведь они с Дорой подруги. По крайней мере, они раньше дружили, не так ли?
— Вот именно, дружили; именно по этой причине они теперь — злейшие враги. Каждая из них считает, что пригрела на груди змею. А ничто так не раздувает в человеке пламя гнева, как осознание того факта, что его грудь использовалась в качестве змеиного санатория.
— Но что произошло? Неужели кто-то кого-то обманул?
— Не совсем так, — сказал Кловис. — Я бы сказал, что между ними пробежала курица.
— Курица? Какая ещё курица?
— Какой-то экзотической породы, — возможно, бронзовый леггорн, — которую Дора продала Джейн за весьма экзотическую цену. Обе они, как тебе известно, — разводят у себя домашнюю птицу ценных пород, и Джейн надеялась окупить затраты продажей элитных цыплят. Однако курица наотрез отказалась нести яйца, и, как мне рассказывали, в письмах, которыми обменялись эти дамы, содержалось столько брани, что просто удивительно, как бумага стерпела это.
— Но это просто смешно! — воскликнула миссис Сэнгрэйл. — Неужели друзья не сумели их помирить?
— Попытки, конечно, предпринимались, — ответил Кловис. — Джейн говорила, что готова взять часть самых своих резких заявлений обратно, если Дора заберёт у неё курицу, однако та ответила, что это будет означать признание собственной неправоты; как ты знаешь, она скорее согласится перебраться в трущобы Уайтчепела[86],нежели на такой обмен.
— Чрезвычайно пикантная ситуация, — заметила миссис Сэнгрэйл. — Ты считаешь, что они не станут даже разговаривать друг с другом?
— Напротив, проблема, скорее, будет заключаться в том, чтобы заставить их замолчать. Прежде количество их ремарок относительно поведения и характера друг дружки сдерживались лишь тем обстоятельством, что за пенни по почте можно послать не более четырёх унций брани.
— Я не могу отказать Доре, — вздохнула миссис Сэнгрэйл. — Однажды я уже просила её отложить свой приезд. Но, с другой стороны, ничто, кроме чуда, не заставит Джейн уехать раньше, чем истекут привычные для неё две недели.
— Чудеса — это по моей части, — сказал Кловис. — Не знаю, каков окажется результат, но я постараюсь сделать всё, что в моих силах.
— Только не втягивай меня в это, — поставила условие его матушка.
— Иногда слуги бывают просто несносны, — проворчал Кловис.
Вместе с Джейн Мартлет он устроился в курительной после ленча и поддерживал с ней беседу в интервалах между смешиванием ингредиентов для коктейля, который он, без всякого почтения, называл «Элла Уилер Уилкокс»[87].Напиток состоял из выдержанного бренди и ликера кюрасао, — прочие присутствовавшие в нем компоненты не имели большого значения и о них предпочитали не упоминать.
— Слуги?! — воскликнула Джейн, хватаясь за тему с энтузиазмом охотника, свернувшего с дороги и почувствовавшего под ногами податливую почву. — Вам-то что жаловаться — вашей матушке исключительно повезло со слугами. Взять, к примеру, Стэриджа, — образец дворецкого, и он уже столько лет служит у вас.
— В том-то и дело, — сказал Кловис. — Слуги становятся по-настоящему несносными лишь после того, как пробудут у вас много лет. С теми, кто «нынче здесь — завтра там» намного проще, — таковым надо лишь вовремя находить замену. Куда больше беспокойства доставляют те, кто служит долго и безупречно.
— Но если они хорошо выполняют свои обязанности…
— Это не мешает им создавать проблемы. Вы только что упомянули Стэриджа, — его-то я и имел в виду, когда говорил, что слуги бывают несносны.
— Кого, идеального Стэриджа? В это я просто не могу поверить.
— Да, он, действительно, идеален, и я не представляю, как мы обходились бы без него; Стэридж — единственный, на кого можно положиться в нашем весьма безалаберном хозяйстве. Он всегда стремится к порядку во всём, — конечно, это не могло не сказаться и на нём самом. Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, каково это: большую частьжизни постоянно делать всё должным образом, соблюдая при этом должные манеры, да ещё находясь в одном и том же окружении? Легко ли всегда знать, какая именно серебряная утварь или стеклянная посуда, какие скатерти должны быть использованы в тех или иных случаях, отдавать соответствующие распоряжения и проверять их исполнение, каждую минуту помнить о том, что имеется в погребе, кладовой и в буфете, быть незаметным, бесшумным и вездесущим, а, когда кто-либо собирается в дорогу, ещё и всеведущим?
— Я бы, наверное, сошла с ума, — убежденно проговорила Джейн.
— Именно так, — задумчиво произнес Кловис, пробуя «Эллу Уилер Уилкокс».
— Но Стэриджа нельзя назвать сумасшедшим, — недоверчиво проговорила Джейн, и её голос дрогнул.
— Как правило, он ведёт себя абсолютно нормально, и на него во всём можно положиться, — сказал Кловис, — однако иногда на него находят помрачения, и в таких случаях он становится не только несносен, но и определённо неудобен.
— И что же это за помрачения?
— К несчастью, они таковы, что обычно в фокусе его внимания оказывается кто-нибудь из гостей; отсюда все проблемы. Например, ему взбрело в голову, что Матильда Шерингэм — Илья-пророк; а поскольку единственное, что Стэридж мог вспомнить об Илье-пророке, это рассказ о вороне, кормившем святого, когда тот находился в пустыне, он решил, что Матильда сумеет обойтись и без его услуг. Он наотрез отказался подавать ей утренний чай, а если ему доводилось прислуживать за столом, всякий раз обносил её блюдами.
— Весьма печально. И как же вы вышли из ситуации?
— О, Матильде, конечно, не пришлось голодать, однако мы посоветовали ей поскорее уехать от нас. Это единственное, что можно было сделать, — последние слова Кловис проговорил особенно выразительно.
— Я бы ни за что на это не согласилась, — сказала Джейн. — Уж я бы как-нибудь приспособилась к нему.