Молчание длилось, покуда Мэннинг вешал шляпу и не спеша садился за большой письменный стол в углу между стенами с окнами.
— Папа! — заговорила Джин Мэннинг.
— Да, дорогая моя?
— Я хочу задать тебе вопрос, — продолжала девушка, — и ты должен мне ответить! Пожалуйста!
— Конечно, дорогая, — отозвался ее отец, ни разу не взглянув в сторону молодого мистера Хантингтона Дейвиса.
— Ну… — Джин пыталась взять себя в руки.
Девушке было двадцать один год. Она сидела на диване в белом шелковом платье, поджав под себя одну ногу. Джин с длинными золотистыми волосами, завитыми на кончиках, очень хорошенькая, по счастью, была избавлена от того стереотипа красоты, который делает многих современных девушек похожими друг на друга, словно все они одновременно шагнули со страниц единственного же журнала мод и двинулись парадом по Пятой авеню.
Джин использовала очень мало косметики в основном благодаря легкому, но красивому загару. Взгляд ее голубых глаз был прямым и честным, хотя и немного наивным.
— Это правда, — осведомилась она, — что ты шляешься с этой ужасной женщиной?
Фредерик Мэннинг ответил не сразу.
Сторонний наблюдатель сказал бы, что вопрос по-настоящему испугал его. Глаза Мэннинга блеснули, челюсти сжались, а ноздри расширились.
— Помимо термина «шляешься», который я ненавижу, и слова «ужасная», которое не соответствует действительности… — начал он.
— О, прекрати! — взмолилась Джин, стукнув кулаком по валику дивана.
— Прекратить что?
— Ты отлично знаешь что! — Она вздрогнула, словно паук побежал по ее обнаженной руке. — Ты… содержишь ее?
— Разумеется. Я считаю это правильной процедурой. Надеюсь, тебя это не шокирует?
— Конечно нет! — Джин возмущало предположение, что ее может что-либо шокировать, хотя оно вполне соответствовало действительности. — Просто, папа… это выглядит неприличным для человека твоего возраста!
— Ты в самом деле так думаешь, дорогая? — улыбнулся Мэннинг.
— И это не все. Ты забыл о маме.
Мэннинг побарабанил пальцами по столу:
— Твоя мать умерла восемнадцать лет назад. Неужели ты ее помнишь?
— Нет, но…
Джин, с трудом сдерживающая слезы, не замечала, что лицо ее отца было почти таким же бледным, как ее собственное.
— Но ты всегда говорил нам, что обожал маму, — продолжала она. Ее взгляд устремился на мраморный бюст, служивший дверным стопором. — Что относился к ней вроде Роберта Браунинга к Элизабет Барретт,[5] и даже после смерти мамы!
Мэннинг закрыл глаза.
— Ты меня очень обяжешь, Джин, если не будешь говорить «вроде», имея в виду «как». Такая чудовищная безграмотность…
— Я тебя не понимаю! — в отчаянии воскликнула Джин. — Какая разница, как я говорю?
Лицо Мэннинга покраснело.
— Ты говоришь, дорогая моя, на языке Эмерсона[6] и Линкольна, По и Хоторна.[7] Не унижай родную речь.
— О, папа, ты отстаешь на сто лет!
— Однако я, по-видимому, чересчур современен, поддерживая отношения с мисс Стэнли?
— Эта женщина… — горячо начала Джин, но остановилась, пытаясь, без особого успеха, имитировать усталую циничную манеру своей старшей сестры Кристал. — Полагаю, мужчины во все времена общались со шлюхами. Но ты!.. Повторяю, папа, ты отстаешь на сто лет! Вероятно, поэтому твоя школа… — Джин снова оборвала фразу, но на сей раз с другой интонацией.
— При чем тут школа? — осведомился Мэннинг. На его висках обозначились голубые вены.
Увидев, что взгляд дочери скользнул по туго набитому черному портфелю, лежащему на столе справа, Мэннинг спрятал его в правый ящик стола.
— Так при чем тут школа? — повторил он.
Джин огляделась в поисках помощи.
— Дейв! — воскликнула она.
Мистер Хантингтон Дейвис-младший прочистил горло и поднялся с кресла в дальнем конце комнаты.
В кабинете с полуопущенными жалюзи было так темно, что лица на расстоянии выглядели смутно. Мистер Хантингтон Дейвис — новейший партнер отцовской фирмы «Дейвис, Уилмот и Дейвис» — в свои тридцать лет был более чем уверен в себе. Его гладкие черные волосы блестели, как атлас, когда он подходил к столу.
— Могу я кое-что сказать, сэр? — осведомился Дейвис беспечным тоном.
— Разумеется, — отозвался Мэннинг. Он окинул молодого человека взглядом, лишенным всякого выражения, как мог бы смотреть на пустой холст.
Дейвис улыбался приятной белозубой улыбкой. Его светло-серые глаза сияли на смуглом, как у индийца, лице, а высокая крепкая фигура, служившая источником радости для портного, свидетельствовала о страсти к физическим упражнениям, которыми Мэннинг, мягко выражаясь, пренебрегал.
— Я бы хотел задать вам один вопрос, мистер Мэннинг. — Дейвис небрежно оперся кулаком о стол. — О чем вы думаете?
Мэннинг соединил кончики пальцев:
— Я думаю о том, почему мы с вами так не нравимся друг другу.
— Папа! — вскрикнула Джин.
Белоснежные зубы Дейвиса сверкнули на загорелом лице.
— Это неправда, мистер Мэннинг. Вы мне очень нравитесь. И я не могу не нравиться вам.
— Почему вы так думаете?
Не сводя глаз с фигуры за столом, Дейвис вытянул руку за спиной и поманил к себе Джин. Девушка соскользнула с дивана и взяла его за руку.
— Ну, — снова улыбнулся Дейвис, — вы ведь не возражаете против моей женитьбы на Джин, не так ли? Вы дали согласие без всяких оговорок.
— Я всегда соглашаюсь, чтобы избежать волнений и суеты, — сказал Мэннинг. — Сестра Джин уже трижды побывала замужем.
— Послушайте, сэр! — Несмотря на всю самоуверенность, в голосе Дейвиса звучали нотки отчаяния. — Мы с Джин должны пожениться в августе. Теперь это семейное дело. Я хочу помочь вам! Вы мне не доверяете?
— Не доверяю ни на дюйм.
— Но почему? Почему вы так меня не любите?
— Не знаю, мистер Дейвис. Назовите это инстинктом.
Дейвис подал Джин знак вернуться на диван, потом расправил плечи и выпрямился. В своем отлично скроенном синем костюме он словно воплощал молодую Америку, преуспевающую в бизнесе.
— Боюсь, мистер Мэннинг, — заговорил он строго, но доброжелательно, словно обращаясь к ребенку, — вы не понимаете, в каком скверном положении оказались. Должен предупредить, что у вас могут быть серьезные неприятности. Что вы на это скажете?
Мэннинг поднял взгляд.
— Только то, молодой человек, что ваша наглость способна потрясти даже мумию.
Дейвис беспечно пожал плечами:
— Поступайте как вам будет угодно. Очевидно, до вас еще не дошли слухи.
— Какие слухи?
Дейвис решил игнорировать вопрос.
— Возможно, — продолжал он, — мне не следовало говорить вам это, тем более что я вряд ли сумею вам помочь. Но я хотел, чтобы вы знали, что я останусь вашим другом, в какую бы передрягу вы ни угодили.
— Какие слухи? — повторил Мэннинг.
— Ну, сэр, мне лучше быть с вами откровенным. Говорят, что ваш Фонд Фредерика Мэннинга… — Дейвис окинул взглядом комнату, — в чертовски плохом состоянии и его ожидает крах. И что вы увязли в этом по уши.
Последовало молчание. Мэннинг медленно поднялся из-за стола. Луч солнца, проникший сквозь жалюзи, пробежал по его серебристым волосам.
— Вы нахальная молодая свинья, — сказал он.
Хотя Мэннинг говорил негромко, последнее слово было подобно стуку брошенного ножа. В этот момент он словно возвышался над Дейвисом с его щегольским костюмом и загаром.
— Ведь это неправда, папа? — воскликнула Джин. — Насчет… деловых неприятностей?
— Конечно нет, — с достоинством ответил Мэннинг и повернулся к Дейвису. — Убирайтесь! — крикнул он. — Немедленно…
Внезапно его лицо изменилось, а взгляд, устремленный на Дейвиса, стал почти дружелюбным. Для человека, незнакомого со странным чувством юмора Мэннинга, такая перемена была бы непостижима.