«Прогулка мертвых девушек» — единственная вещь Анны Зегерс, где присутствует в прямой форме ее авторское «я», имеются ясно различимые автобиографические мотивы. Тут есть и реальные мексиканские впечатления писательницы, и живые детали ее юности, проведенной на берегах Рейна; она и на самом деле перенесла в Мексике тяжелую болезнь, о которой упоминается в начале рассказа: ее сшиб грузовик на улице, и она долго не могла прийти в сознание. Отчасти именно этой недавно перенесенной тяжелой травмой, тем душевным состоянием, которое бывает у человека выздоравливающего, мотивирована и острота восприятия, и необычайно интенсивная работа памяти, стирающая грани между настоящим и далеким прошлым. Однако «Прогулка мертвых девушек» — не столько рассказ-воспоминание, сколько рассказ-размышление. Анна Зегерс попутно замечает, что «судьбы мальчиков и девочек, взятых вместе, составляют судьбу родины, народа»… Именно поэтому она — давая волю не только памяти, но и творческому воображению — домысливает жизненные пути давно потерянных из виду товарок и товарищей детства; сопряжение, сопоставление разных времен дает ей повод выдвинуть моральную тему ответственности. Ни у кого из юных персонажей «Прогулки мертвых девушек» будущий путь не был роковым образом предначертан с самого начала, у каждого или каждой из них, в определенный момент, была возможность выбора, самостоятельного решения. Рассказ этот, открывающийся экзотическим мексиканским пейзажем, затем переносящийся в идиллически-провинциальный мирок старого бюргерского Майнца, — повествование с причудливым сюжетом, основанным на вольном обращении с пространством и временем, — это, по сути дела, по своему содержанию произведение остро политическое. Здесь ставится вопрос о возможностях сопротивления фашизму — возможностях, заложенных в каждом человеке: в этом смысле «Прогулка» непосредственно перекликается с «Седьмым крестом». Анна Зегерс не морализирует и не ставит точки над «и», но ее рассказ, проникнутый нравственным беспокойством, пробуждает такое же беспокойство и в читателе.
Годы, проведенные в Мексике, оставили глубокий след в художническом сознании Анны Зегерс. Ее привлекала в этой стране и щедрая, своеобразная природа, и драматический ход национальной истории, и народное искусство, в особенности — великолепные создания фресковой живописи. Впечатления Мексики отразились, уже после возвращения писательницы на родину, в ряде ее произведений — повестях, рассказах, очерках, в эпизодах романов о современности («Решение» и «Доверие»). В Мексике развертывается и действие рассказа «Крисанта» (1950).
Простодушная, невежественная девушка из мексиканской деревни, которая во всех своих тяжких бедствиях сохраняет добродушие, стойкость, бодрость духа, обрисована с неподдельной человеческой симпатией. Современный немецкий исследователь верно говорит о Крисанте: «Анна Зегерс наделяет эту женщину — один из лучших своих женских образов — смутным ощущением, что она есть часть общенародного целого и что она может выдержать все разочарования и превратности жизни именно потому, что она неотделима от этого целого. Этот мотив защищенности воплощен в виде красочного символа. Далекое полуосознанное воспоминание сопровождает Крисанту во всех ее трудностях, и оно всегда связано с синим цветом»[6]. Этот цвет — традиционная окраска народной керамики и женских «ребосо», головных платков, — напоминает Крисанте об ее давно умершей матери, с этим цветом связано для нее представление об устойчивости, прочности основ народного бытия. (В таком же смысле приобретает он значение национального, народного символа и в более поздней повести Зегерс «Настоящий синий цвет».)
О трудных женских судьбах говорит Анна Зегерс и в некоторых рассказах своего цикла «Сила слабых» (1965). Здесь снова оживает мотив «силы» в том смысле, в каком мы его видели в «Седьмом кресте»: речь идет о рядовых, неярких, казалось бы, людях, которые при определенных условиях проявляют незаурядную смелость и мужество.