Я чувствовал, как взволнованно бьётся сердце в груди, а пылавшие щёки овевал прохладный мартовский бриз, дующий с пролива Те-Солент. Надо мной в вечереющем небе возвышались три чёрные пароходные трубы, из которых валили клубы тёмного дыма. На рее болтался флаг отплытия — голубое полотнище с белым квадратом в центре. Как объяснил носильщик, это означало, что судно готово к отправлению.
Через считаные минуты после того, как я поднялся по трапу и проследовал на палубу «С», буксиры заняли свои места, корабль отдал швартовы, прозвучал отходный гудок и мы сдвинулись с места. Палуба слегка содрогнулась, затем, вначале почти неощутимо, зазор между бортом и пирсом стал увеличиваться, и «Мэджести» медленно двинулся к выходу из дока. Из солидарности я усердней всех махал котелком друзьям и родственникам других путешественников, которые стояли на пристани, продуваемые морским ветром, и смотрели, как их близкие отплывают в Америку.
Вскоре мы попали в Саутгемптонский эстуарий, проплыли мимо знакомого мне госпиталя в Нетли и нескольких пляжей, медленно обогнули Кэлшотскую косу, вошли в канал Торн, повернули влево, обогнув бакен, чтобы войти в следующий, более глубокий канал, миновали Египетский мыс, прибрежные города Каус и Спитхед, длинный причал якорной стоянки Райд. Близ острова Уайт портовый лоцман пересел с парохода на катер, и уже без него мы проплыли мимо мелового утёса Калвер, пересекли Ла-Манш, сделали единственную остановку в Шербуре, а затем вышли в открытое море.
Поскольку цель моего путешествия была весьма серьёзна, я почти не обращал внимания на удобства размещения в первом классе. Если бы не качка, мою каюту можно было легко принять за номер в отеле «Савой» или «Кэвендиш». Она была изысканно декорирована в стиле Якова Первого и оборудована отдельной ванной. Салоны, обшитые дубовыми панелями, были ещё великолепнее, особенно курительная, где я, удобно устроившись в кожаном кресле, смаковал свою послеобеденную сигару.
Впрочем, комфорт меня мало трогал. Не считая утренних прогулок на палубе по бодрящему холодку и занятий на гребном тренажёре в судовом гимнастическом зале, большую часть времени я посвящал изучению образа мыслей человека, чьё убийство нам предстояло расследовать. Холмс снабдил меня целой библиотекой современной прозы: двумя романами Дэвида Грэма Филлипса, «Цена» и «Сливовое дерево», а также всеми статьями цикла «Измена Сената». Кроме того, прежде чем взяться за эти труды, я должен был проштудировать биографию Филлипса, которую Холмс заложил между страницами «Цены». Выведенное его чётким почерком на сложенном пожелтевшем листке бумаги, это жизнеописание было составлено моим другом, когда он начинал для своей картотеки статью о столкновении «Виктории» и «Кампердауна». После знакомства с Филлипсом на Бейкер-стрит Холмс внёс в биографию исправления, но в дальнейшем не притрагивался к ней до того самого момента, как согласился помочь миссис Фреверт. Чернила трёх разных оттенков свидетельствовали о том, что к жизнеописанию Филлипса приступали трижды.
Филлипс родился в Мэдисоне, штат Индиана, 31 октября 1867 года, в канун Дня Всех Святых. У него были три старшие сестры, с одной из которых мы уже встречались, и младший брат. С маленьким Грэмом занимался отец — банковский кассир, который вёл занятия в воскресной школе и время от времени подменял методистского пастора, и мальчик выучился читать Библию ещё до того, как ему исполнилось четыре года. К десяти годам он уже знал греческий, латынь, древнееврейский и немецкий языки, к двенадцати прочёл всего Гюго, Вальтера Скотта и Диккенса. В 1882 году посещал университет Асбери в Гринкасле, штат Индиана, но два последних студенческих года провёл в Принстоне. После выпуска работал репортёром в «Цинциннати коммершиэл газетт», затем в «Нью-Йорк сан» и в конце концов перешёл в «Нью-Йорк уорлд». С 1901 года до своей гибели в 1911-м он писал главным образом романы, у него их вышло около двадцати, в том числе двухтомное сочинение «Сьюзен Ленокс: её падение и возвышение», опубликованное шесть лет спустя после смерти Филлипса [15].
Завернувшись в плед и устроившись в шезлонге на палубе, я на несколько дней погрузился в изучение «Цены» и «Сливового дерева» и их персонажей, обитавших в вымышленном городе Сент-Кристофер, штат Индиана, прообразом которого, видимо, послужил родной городок Филлипса. А вот у великолепного Хэмпдена Скарборо — главного героя обоих романов — прототипа и быть не могло. Избранный губернатором в «Цене» и президентом в «Сливовом дереве», он смело противостоял эксплуататорам, притеснявшим бедных и беззащитных. Этот герой с чеканным профилем и пронзительным взглядом представлял собой величественную фигуру, которая, по замыслу Филлипса, должна была олицетворять все добрые начала мира. Демонстрируя прагматичную веру в человека — не «падшего ангела, но возвысившегося зверя», — Скарборо вёл свою родословную от тех антироялистов, что служили под началом Кромвеля и подвигли своих потомков сражаться за новую власть, за «королей современной демократии». «Он был пленён видением воображаемого мира, в котором жил, — описывал Филлипс Скарборо, — и обладал колдовской способностью увлекать за собою других». Скарборо был типичный американец, проницательный, но добродушный. Было в нём «нечто магнетическое — мы ошибочно называем это «обаянием»». Более того, как и сам франтоватый Филлипс, этот святой Георгий наших дней, готовый сразиться со всеми драконами плутократии, имел «ослепительный вид».
Признаюсь, поразительные и благородные политические завоевания Скарборо произвели на меня впечатление, но эти эпические подвиги не подготовили меня к тем бесстрашным нападкам на реальное американское правительство, с которыми сам Филлипс обрушился на него, когда писал «Измену Сената». Холмс был прав, посоветовав мне ознакомиться со статьями, спровоцировавшими невиданную вспышку ярости. Я и не подозревал, что, заразившись от Хэмпдена Скарборо жаждой справедливости, буду так взбудоражен шестилетней давности обличительной речью в адрес властей чужой мне страны; однако чем больше обвинений предъявлял Филлипс, тем сильнее я негодовал.
Он начал с призыва к оружию: «Измена — сильное слово, но и его недостаточно, чтобы охарактеризовать нынешнюю ситуацию, в которой Сенат оказался энергичным, ловким, неутомимым проводником интересов, чуждых американскому народу, каким могла бы быть лишь захватническая армия, но гораздо более опасным». В общем, он говорил о «крайней испорченности лидеров Сената и Палаты представителей», их «нечистоплотной законотворческой деятельности, препятствующей честному законодательству и изобретающей всяческие способы, дабы обрядить бессовестное мошенничество в патриотические одежды».
Хотя подобные выражения представлялись весьма сильными, даже я был достаточно осведомлён в политических делах, чтобы понять, что политики терпят критику лишь до тех пор, пока она не переходит на личности. Со своей стороны, представители прессы обычно не переступают границы, чтобы не портить отношения с высокопоставленными лицами, которые снабжают их и занимательными историями, и важной информацией. Поэтому Филлипс, должно быть, поразил многих видных политических деятелей, утверждая, что богатые тресты контролируют Сенат США и что гражданам страны, избирающим своих представителей в государственных органах, следует сменить продажные законодательные собрания штатов.
Подобные обвинения против системы в целом часто звучат из уст недовольных, но я был потрясён тем, что Филлипс позволил себе выпады против конкретных членов правительства. Он назвал сенатора от Нью-Йорка Чонси Депью «лукавым льстецом с гибкой совестью, гибким языком, гибким позвоночником и гибкими коленными суставами». Другого нью-йоркского сенатора, Милларда Пэнкхёрста Бьюкенена, он описывал как «свойственника высших классов, для которых разрешение на брак стало чем-то вроде охотничьей лицензии, дающей право измываться над американским народом». Он говорил, что сенатор от Мэриленда Артур Пью Горман «отлично усвоил все уловки Сената, а именно все его коварные, вероломные способы удушать, выхолащивать, извращать законодательство», а о Филандере Чейзе Ноксе, представляющем в Сенате Пенсильванию, писал, что для него «Америка — это не американский народ, а люди, эксплуатирующие труд и капитал американцев всех классов, даже его собственного малочисленного класса богатейших людей». Более двадцати сенаторов удостоились внимания Филлипса. Это было настоящее безрассудство, думал я, но послужило ли оно причиной убийства?
15
В 1931 году на экраны вышел фильм «Сьюзен Ленокс» с Гретой Гарбо и Кларком Гейблом в главных ролях. —