Мы узнаем о многих любопытных эпизодах и случаях крокодильского житья-бытья, об остроумных редакционных находках, о встречах с интересными людьми.
За плечами у нашего «Крокодила» славное прошлое, с честью пройденный боевой путь. Думается, что немалые успехи на сатирической службе советскому народу ждут его впереди. Так пусть же неусыпно стоит он на своей крокодильской вахте. Пусть будут его глаза всегда молодыми и зоркими, зубы — острыми и крепкими, вилы — нержавеющими, удары — меткими.
Пусть пополняющие коллектив журнала молодые художники и фельетонисты становятся, в свою очередь, старожилами. И пусть запоминают всё. В том числе пусть помнят и пас, первокрокодильцев.
И. П. АБРАМСКИЙ
ДОЛГОЖИТЕЛЬ С ВИЛАМИ НАПЕРЕВЕС
МАСТЕРА
Говорят, что злободневность вызывает к жизни рисунки, быстро стирающиеся в памяти современников. Достаточно просмотреть старые комплекты «Крокодила», чтобы убедиться, насколько ошибочно бывает порою такое мнение. Многие рисунки живы и сегодня, по-прежнему злободневны и «работают» в полную силу.
Вспоминаю один из первых рисунков Михаила Черемныха в «Крокодиле»: товарищ Литвинов предлагает Антанте закурить «трубку мира». «— Извините, некурящие!» — отворачиваются буржуазные дипломаты. А вот тоже один из ранних рисунков Дмитрия Моора — «Магнитная аномалия»: стремясь погреть руки на эксплуатации наших природных богатств, целые косяки предприимчивых дельцов стремительно несутся, притягиваемые курским магнитом. Подпись под карикатурой Ивана Малютина «В пустынных степях Аравийской земли» звучала так: «Англия (Америке): —Давайте выдадим друг другу мандаты на эту нефть. Пусть это послужит смазочным маслом для нашей дружбы. Месопотамия: — Как бы не пришлось вам скорее смазывать пятки этим маслом…» Думаю, вы согласитесь, что рисунки эти, сделанные в первый год существования «Крокодила», успешно выдержали проверку временем.
Моор, Черемных и Малютин — «три кита», создавшие художественное лицо нового журнала. Вспоминаю, как до глубокой ночи засиживались мы в редакции, работая над макетом очередного номера журнала. За большим круглым столом мы обсуждали темы рисунков. Черемных делал набросок, он переходил к Моору, дорисовывавшему только что придуманные детали, потом попадал в руки Малютина, вносившего свои поправки. И только после этого его внимательно разглядывал, попыхивая своей знаменитой трубкой, К. С. Еремеев.
Мы жили с Черемныхом в одном доме РОСТА на Малой Лубянке, 16. Помнится такой случай. Утром я должен был захватить в редакцию два заказанных ему рисунка — цветной страничный и черный, штриховой. Когда я позвонил Черемныху, что спускаюсь к нему за рисунками, он замялся и попросил задержаться минут на десять — пятнадцать… Вечером он, улыбаясь, рассказал мне, что о штриховом рисунке забыл, а сделал его и обвел тушью за четверть часа. Между тем рисунок получился отличный.
Это Черемных в 1920 году взялся перестроить бой кремлевских курантов на Спасской башне и научил их вызванивать «Интернационал» вместо «Коль славен». Однако острое чувство нового, жившее в художнике, никогда не умаляло его влюбленность в классическое искусство, которое он отлично знал. В мастерской художника висела цветная репродукция его любимой «Сикстинской мадонны» Рафаэля. Часами просиживал Михаил Михайлович над копиями с Рубенса…
Дмитрий Стахиевич Моор был активным участником революции 1905 года. В дни декабрьского восстания он строил уличные баррикады, вел перестрелку с царскими жандармами, прятал у себя на квартире оружие. Позже он сблизился с большевиками, работал в подпольной типографии, добывал для нее шрифт, печатал прокламации.
Моор пришел в «Крокодил» уже обогащенный опытом редактирования сатирического журнала «Будильник», выходившего еще до Октября. Помню, на первое редакционное совещание он принес уже готовый, со свойственной ему аккуратностью расчерченный макет пробного номера журнала. В нем были определены форматы и места будущих рисунков, текста, характер верстки. Белым пятном зияло только место названия будущего журнала.
Моор настаивал на большом формате. «Поймите, Константин Степанович, — убеждал он Еремеева, — что от размера рисунков в значительной мере будет зависеть их успех». «Вы меня не уговаривайте, — улыбался дядя Костя, — я отлично это понимаю, но типографии не справятся с таким форматом…»
Он как в воду глядел. 11-я типография в Филипповском переулке, возле Арбатской площади, с трудом обеспечивала тираж даже уменьшенного формата первых номеров «Крокодила». Моор был в отчаянии и побежал советоваться к бывшему крупнейшему издателю Ивану Дмитриевичу Сытину — его старому знакомому. (Ему, кстати, по предложению В. И. Ленина, была назначена персональная пенсия за большие заслуги в организации книгоиздательского дела в России. Любопытно, что, когда «Крокодил» еще только зарождался, И. Д. Сытин, обладавший особым профессиональным «нюхом», предсказал ему большую будущность.)
Моор пришел от Сытина радостно-взбудораженный. Он сообщил, что Иван Дмитриевич тоже за большой формат и подсказал, как его добиться: надо переходить печататься в его бывшую типографию. Там есть трехкрасочная ротационная машина, которая за неимением журнальной работы печатает спичечные этикетки. Ее надо занять под «Крокодил». Только она обеспечит и большой формат и большой тираж!
Дядя Костя сам подробно побеседовал с Сытиным, и вскоре, начиная с четырнадцатого номера, «Крокодил» начал печататься в бывшей сытинской типографии, ныне одном из крупнейших полиграфических комбинатов столицы[1]. Был, правда, один крупный недостаток в переходе на ротационную печать: сильно огрублялась репродукция рисунков, но другого выхода не было, и наши художники, вздыхая и расстраиваясь, вынуждены были приспосабливаться к новой технике.
Любопытно было видеть, как старик Сытин, специально приезжавший в «свою» типографию наблюдать за печатанием «Крокодила», ходил по ротационному залу, делая замечания печатникам:
— Петрович, что это у тебя грязь на талере?..
— Сейчас уберу, Иван Дмитриевич.
Рабочие ценили и уважали бывшего хозяина, которого продолжала интересовать типография, хотя она уже давно ему не принадлежала.
Глядя на Моора, изобличавшего очередной маневр Черчилля или Чемберлена, можно было подумать, что он человек мрачный, сердитый и даже злой. Но все мы знали, какой это задушевнейший товарищ, добрый и отзывчивый друг. Он был страстным голубятником и, только что расправившись в рисунке с очередным врагом, подымался на свою голубятню, помещавшуюся на чердаке над его квартирой на Серебрянической набережной. Поглаживая садившегося ему на руку любимого турмана, он сразу преображался, и его пронзительно голубые глаза, только недавно излучавшие молнии, начинали светиться мягкой улыбкой…
Моор очень любил детей и огорчался, что в первые годы Советской власти было еще мало школ и они испытывали материальные затруднения. В № 17 «Крокодила» он нарисовал подростка, пишущего на доске свои первые фразы: «Товарищи, я хочу учица!» По инициативе Моора в 1922 году был выпущен специальный номер «Крокодила», сделанный сотрудниками редакции бесплатно. Рисунок Моора из № 17 журнала повторен был на обложке, и на последней полосе красовалось сообщение: «Весь тираж номера редакцией «Крокодила» передан МОНО в фонд помощи школе»…
Одним из выдающихся мастеров оказался Моор и в дружеском шарже. В том же 1922 году в первых номерах «Крокодила» была помещена целая галерея его шаржей на крокодильцев со стихотворными подписями Лебедева-Кумача.
Графический призыв к читателям «Крокодила», регулярно появлявшийся на страницах журнала. Художник И. Малютин. 1922 г.
Заставка на книжках Библиотеки «Крокодила». Художник М. Черемных. 1923 г.
1
Ордена Трудового Красного Знамени Первая Образцовая типография имени А. А. Жданова на Валовой улице.