– А как же цветение и бурный рост? – отпивая из своего бокала, с усмешкой спросил Пройдесвит.
– Это в далеком прошлом. Остаются считанные месяцы, да что там месяцы – недели, до того момента, как компанию прихлопнут, и те, кто не успел соскочить, останутся там, как тараканы под лаптем. – Шишкевич небрежно отодвинул бокал. – Укрепление вертикали власти закончилось, теперь власть займется сбором своих овечек, которых сейчас стригут другие. Мало того, что другие торгуют шерстью и мясом, так еще и деньги прячут в офшорах. Сильная власть такого допустить не может. Теперь эти деньги ей нужны самой для укрепления и возрождения государственной мощи. Кто помнит супердержаву СССР, тот будет стремиться к реваншу.
– Красиво загнул, Ефим Ильич, чувствуется настоящий мастер ораторского искусства. Наверное, начинал еще с заседаний красногалстучных советов отряда, – вроде бы насмешливо, но с совершенно серьезным лицом заметил отставной диверсант.
– Какая разница, где меня учили языком молоть? Главное, не говорить, что думаешь, а думать, что говорить. Меня как раз и научили сперва думать. По поводу сегодняшнего разговора я долго думал, просчитывал. Повторяю, Котовский, наша компания идет ко дну, но мы еще можем спастись. Мы сдаем свои активы «Андерсена» и вкладываем их в алюминиевую металлургию, есть на примете один приличный комбинат, там можно развернуться по-настоящему...
– Алюминий – стратегическое сырье, – перебив Шишковича на полуслове, напомнил Пройдесвит, – и если государство берет под себя энергоресурсы, то алюминий следующий на очереди.
– Да какая разница, – досадливо отмахнулся бизнесмен, его жест был нервным, выдающим переполняющие его эмоции. – Потом соскочим, перейдем на автостроение или транспортные перевозки. Мы же будем с тобой расти, потому что двигаться вперед даже маленькими шажками – это прогресс, а застрять – это деградация, и как финал – отмирание и смерть. Поэтому главное сейчас – продолжить движение.
– Значит, крысы бегут с корабля, – допив остатки пива, констатировал Пройдесвит.
– Называй это как хочешь, без разницы, – нервно дернул плечами Шишкович. – Повторяю, сейчас главное – продолжить движение.
– Это для вас сухопутных без разницы, а мы люди морские и живем по своим законам. Если корабль тонет, то экипаж делает все, чтобы спасти его. Если это невозможно, то централизованно покидают тонущее судно сперва старики, женщины и дети. Капитан сходит последним.
– Ты эти свои флотские прибамбасы, Котовский, оставь для салажат в ШМОньке[6], – Ефим Ильич вытащил золотой портсигар, достал тонкую самодельную сигарету, которые, как знал Пройдесвит, набивались крепким египетским табаком. – Ты не забывай, кто тебя привел в компанию, кто настоял потом, чтобы тебя через каких-то три года сделали начальником службы безопасности и полноправным партнером. Или ты думаешь, я не знаю о твоих сафари в Чечне? Вайнахи – народ злопамятный и закон кровной мести у них никто не отменял. Ты учти это, Котовский.
На лице диверсанта заиграли желваки, сделав его похожим на мраморное изваяние.
– Котовским меня называют друзья, а для тебя, Фима, я Григорий Иванович и не советую в будущем забываться.
– Значит, не договорились. – Шишкович двумя пальцами сжал не зажженную сигарету, переломил ее пополам и небрежно бросил в пепельницу.
Пройдесвиту этот жест показался сигналом. Мышцы мгновенно напряглись, правая рука незаметно опустилась на бедро, поближе к кобуре с мощным «зиг-зауэром», и тяжелым взглядом он окинул посетителей зала. Время было уже позднее и любителей пива было немного, в зале находилась лишь небольшая веселая компания в дальнем углу, весь вечер что-то бурно обсуждающая, и через несколько столов от них сидели двое телохранителей Шишковича, которые мощными челюстями перемалывали орешки. Парни – широкие, как двухстворчатые шкафы, и угрюмые, как палачи на пенсии, таким шею человеку свернуть, что высморкаться. Официально они подчинялись Пройдесвиту, но судя по тому, что информацию о его турах на Кавказ прилежно сливали Шишковичу, не было никакой гарантии, что половина, а может, и больше, служит двум хозяевам.
Взгляд начальника службы безопасности скользнул за спины отбойщиков в сторону стойки, где в свете желтых плафонов на высоком табурете пристроился Захар Платов, бывший подчиненный Пройдесвита, старший лейтенант морского спецназа, ветеран войны в Афганистане и первой Чеченской войны. А также партнер по «сафари». Атаман был опытным бойцом, но взбалмошным и взрывным, из-за чего в армии и не сделал себе карьеры. Сейчас Захар числился в личной охране Котовского, и это был единственный человек, которому он безмерно доверял.
Платов также почувствовал напряженность обстановки и, отставив в сторону фужер с недопитым соком, расстегнул верхнюю пуговицу пиджака.
– Ну что же, думаю, наш дальнейший разговор бесполезен, а потому разрешите откланяться, – последние слова Ефима Ильича прозвучали насмешливо, но Пройдесвит уловил мимолетно брошенный на него яростный взгляд. Шишкович резко отодвинул стул, небрежно кивнул и направился к выходу. Телохранители подскочили со своих мест одновременно, как заведенные, один оказался впереди, второй прикрыл спину принципала[7].
Дождавшись, когда троица покинет паб, Платов отошел от стойки и сел напротив Котовского.
– Чего, пугать пытался или купить хотел?
– Предлагал создать «тайную масонскую ложу» внутри нашей компании, – поведал капитан третьего ранга в отставке.
– Намечается переворот?
– Да нет, скорее попытка дробления фирмы.
– Разделяй и властвуй, – хмыкнул Платов.
– У-у, – выпятив нижнюю губу, тем самым выражая крайнюю степень удивления, протянул Пройдесвит, взглянув на своего помощника другими глазами. – А ты, дружочек, заметно пообтерся за этот год, что работаешь на меня. Прямо хоть вводи в высший состав службы безопасности.
– Ты сам-то удержись в своей службе, – задиристо произнес Захар, проявляя дремавший внутри него норов северянина.
– Тоже верно, – согласился с ним Григорий Иванович, его широкие плечи неожиданно устало опустились – моральное напряжение куда сильнее физической усталости. – Надо бы расслабиться, Атаман, поехали в «Пино Коладу», заодно прихватим девчат с Тверской.
– Нет, – с сожалением покачал головой Захар, – девок не надо. У меня жена крутая да и дети.
– Ну и что? – недоуменно уставился на него Пройдесвит и повел плечами. – Ко всему вышеперечисленному у меня еще и внуки, так что, мне после этого свое хозяйство на замок закрыть или за ненадобностью совсем отчекрыжить? Ну уж нет, пока функционирует, надо использовать на полную катушку. Все, боец, больше ни слова, выполняйте приказ старшего начальника.
– Слушаюсь, герр начальник, – Атаман на этот раз и не думал возражать.
10
Будильник напомнил о себе квакающим зуммером. Алик Малкович протянул руку и хлопнул ладонью по кнопке стопора, негромко выругался и сел в постели. Еще несколько минут он приходил в себя с закрытыми глазами.
Так повторялось каждый день, после резкого пробуждения он давал возможность организму уравновесить сердечный режим. Несмотря на молодость, Алик собирался жить долго, поэтому упорно занимался йогой, посещал занятия каратэ, считая, что тем самым закаляет душу и тело. Впрочем, также он был неплохим танцором, бильярдистом, разбирался в живописи, литературе. Одним словом – настоящий мачо, перед которым женщины просто млели, а значит, были изначально потенциально пригодны к разработке.
Десятилетним пацаном Алик впервые посмотрел фильм о Джеймсе Бонде. Богатая жизнь, красивые женщины, море романтики и приключений. После просмотра картины он сразу же решил, что непременно станет разведчиком. По окончании учебы он поступил на курсы ЦРУ, три года его готовили для «работы» в странах Восточной Европы, учитывая его происхождение. Первое настоящее задание он получил в Белграде, там под видом журналиста Малкович устанавливал радиомаяки для наведения американских крылатых ракет. Оказаться под бомбардировкой своих же – в этом мало романтического, но, к счастью, все обошлось.
6
ШМО – школа морского обучения. В советские времена готовила рядовой состав для торгового флота.