Существенную модификацию претерпевают и другие мотивы.
Если в речевых сценах 3-го блока говорят о гибели, бедствиях, слезах, то это горе и слезы по большей части ложные или притворные[222].
Не один раз на протяжение 2-го блока Менелай и Елена чувствовали себя перед угрозой смерти или самоубийства (глаголы κτεινω «убивать», αποθνησκω «умирать» и их производные)[223], и только в конце его появляется мысль о ложной смерти как средстве спасения[224]. В третьем блоке реализация этой мысли становится определяющей для всего действия, а смерть становится для супругов предметом игры, конец которой кладет рассказ Вестника о том, как считавшийся мертвым перебил с помощью своих сподвижников около полусотни египетских гребцов (1526–1618)[225]. Ни к чему не приводит и желание Феоклимена отомстить смертью обманувшей его Феоное[226]: сначала дорогу ему преграждает вышедший навстречу Слуга[227], затем волю богов возвещают появившиеся в качестве deus ex machina Диоскуры (1642–1679).
При этом аргументы простого слуги и божественных посланцев Диоскуров удивительным образом совпадают, продолжая мотив, заявленный в сцене с Феоноей. Хотя Феоклимен и считает, что правда (δικη, 1628) на его стороне, Слуга разъясняет ему, что царь поступает несправедливо (1638), в то время как он, раб, мыслит здраво (ευ φρονω, 1630). Но и про Феоною Слуга и Диоскуры говорят, что она — самая благочестивая и поступила справедливо и благоразумно (1632 сл., 1657: σωφρονως, ср. в начале трагедии о Протее, 47: σωφρονεστατος), почитая завещание отца и божественную волю (τα των θεων), и не следует поднимать на нее руку. Можно сказать, что мы сталкиваемся с очередным противоречием: чтобы выполнить божественную волю, Феоноя должна была обмануть брата, не говоря уже о том, что свое освобождение Менелай и Елена добыли ценой жизни почти пятидесяти гребцов (1601–1610). Вместе с тем, мы убеждаемся, что сужденное судьбой (το πεπρωμενον), исполнение чего не могут ускорить даже божественные Диоскуры (1660 сл.), осуществляется только в результате собственных усилий людей.
Что касается самих Диоскуров, то участие богов в заключении еврипидовских трагедий — тоже предмет давнего спора между исследователями. Наиболее вероятным представляется использование этого приема ради введения сюжета (часто — весьма запутавшегося) в традиционное русло мифа. Так и здесь: Менелай после смерти будет поселен на Островах Блаженных, Елену по воле Зевса станут почитать в Спарте как божество (вероятно, еще у догреческого населения Пелопоннеса Елена была богиней в древнейшем культе плодородия), и ее именем назовут остров у берегов Аттики, откуда Гермес перенес ее в Египет на то время, что длилась Троянская война и скитания Менелая (1666–1669).
Особняком в 3 блоке стоит II стасим (1301–1368), повествующий о том, как Деметра, отождествляемая с фригийской Великой Матерью[228], вознегодовала на богов, допустивших похищение Аидом себе в жены ее дочери Персефоны. Красочно описывается бесплодие земли и последующее примирение Деметры, для умилостивления которой Зевс послал харит, муз и Киприду. Какое все это может иметь отношение к спартанской царице, неясно, несмотря на все попытки найти параллель между похищением Персефоны и Елены. При сравнении этих двух персонажей выявляется, скорее, различие, чем сходство. Персефона в самом прямом смысле слова похищена Аидом, будучи девушкой, и мать разыскивает ее по всему свету, Елена (в традиционной версии) увезена от мужа не без ее согласия, и всем известно, куда, а в нашей трагедии и вовсе хранит свою супружескую честь, в то время как Парис владел только ее призраком. Персефона становится грозной владычицей подземного мира, ей приносят жертвы и посвящают мистерии, Елена в глазах всей Эллады заслужила ненависть и проклятье, а в нашей трагедии еще спасается от брака с варварским царем. Персонажи эти явно не одного и того же ранга.
Затем, во 2-й антистрофе Елена вдобавок обвиняется в оскорблении богини, здесь хотят видеть намек на дело Алкивиада, которого заподозрили в пародировании мистерий в самый канун Сицилийской экспедиции, и его бегство от смертного приговора, может быть, предопределило ее печальный исход. Нельзя исключить, что у афинян и впрямь возникали какие-то ассоциации с процессом Алкивиада, но какие таинства могла совершать Елена, нарушающие благочестивое отношение к богине, какая вообще связь могла существовать между ней и фригийской Великой Матерью, непонятно. По-видимому все же ближе всего к истине толкование этой песни хора как «дифирамбического стасима», дающего зрителям известную эмоциональную разрядку и предвещающего те вставные партии хора, которые будут нормой в трагедии IV в.
222
1191, 1192, 1195, 1209, 1223, 1226. 1285, 1398, 1528, 1542, 1543, 1545, 1547. Только Менелай в обращении к Зевсу просит избавить его и жену от бед (1442 сл.), а сами беды обрушиваются теперь на Феоклимена (1512, 1519, 1621, 1628).
223
781, 807, 814, 815, 824, 833, 836, 839, 841, 842, 850, 852, 897, 912, 913, 979, 982, 993, 1091, 1101 дважды; еще в самом начале третьего блока: 1172, 1176; см. также 778; 803 и 837; 840; 864.
224
1052 дважды, 1066, 1076, 1078. У Эсхила и Софокла известие о ложной смерти Ореста служит прелюдией матереубийства. В «Елене» ложная смерть — средство обмана не слишком умного противника.
225
1194, 1208 дважды, 1229, 1239, 1241, 1248, 1251, 1252 дважды, 1287, 1372, 1378, 1402, 1403 дважды, 1421, 1518, 1529, 1564; см. также νεκρος, νερτεροι! и т. п.: 1247, 1255, 1277, 1279, 1404,1431, 1587.
227
В рукописях в качестве лица, противодействующего Феоклимену, обозначен хор, т. е. его предводительница, что явно ошибочно по формальному признаку (царь отвергает вмешательство раба мужского рода). Многие исследователи предлагают передать эти стихи тому Вестнику, который сообщил о бегстве Менелая с Еленой, но и против этого есть возражение: Вестники в греческой трагедии никогда не вмешиваются столь энергично в действие. Поэтому предпочтительнее всего видеть здесь выходящего из дворца навстречу Феоклимену Слугу; именно ему царь говорит: «Убирайся прочь с дороги!» (1628)
228
О синкретизме этих двух богинь свидетельствует относимый к V или IV в. гимн Великой Матери, сохранившийся в надписи из Эпидавра. См. Элл. поэты, с. 409 сл.; Ярхо В. Н. Эпос и лирика. М., 2001, с. 409 сл.