Отсюда — та жанровая неопределенность «Елены», о которой мы говорили в начале главы. На пути, пройденном афинской трагедией, начиная от «Персов» Эсхила, «Елена» типологически представляет собой, несомненно, крайний пункт даже по сравнению с другими «трагедиями интриги», как сохранившимися целиком (к «Ифигении в Тавриде» надо прибавить «Иона»), так и теми, которые мы знаем только в фрагментарном состоянии[234], и в этом смысле ее историко-литературное значение неоценимо. Вместе с тем возникает и другой вопрос: стремился ли Еврипид к созданию «настоящей» трагедии? Может быть, его самого увлекало то балансирование на грани серьезного и смешного, которое могло найти отклик у зрителей, уставших от переживаний военного времени и нуждавшихся в иллюзорном разрешении трудных ситуаций, а не в таком, какое могла предоставить реальная жизнь? Этот зритель мог простить поэту и некоторые неувязки и непоследовательность, как и отнюдь не трагическую доверчивость Феоклимена. Этого зрителя могли забавлять бытовые обороты речи не только в устах Старухи-привратницы («Знаешь что? Надоел ты мне», 452) или Слуги Менелая («Так ты здесь была?», 616), но и самого Менелая («Так вот оно что!», 622) или Елены («Ну ладно!», 761). На усиление в глазах этого зрителя мелодраматических эффектов мог рассчитывать поэт повторением слов в лирических партиях («Пришел, пришел какой-то ахеец, прибавляя мне слезы к слезам», 194 сл., «Много крови, много слез, беды к бедам, слезы к слезам», 364–366).
Может быть, Еврипид хотел создать увлекательный спектакль с заблуждениями и прозрениями, с неожиданными сюжетными поворотами, для чего больше всего подходила фольклорная схема, которая ляжет потом в основу античного романа? Надолго разлученные силой обстоятельств влюбленные; жена, ложно обвиненная в измене; красавица, томящаяся в заключении у злодея; кораблекрушение и спасение супруга; воссоединение в финале — эти элементы сюжета в той или иной степени легко обнаружить в «Елене». История древнегреческой трагедии оказалась в ней близка к своему завершению; история греческого романа нашла в ней начало[235].
Не забудем, однако, что жизненный путь Еврипида не окончился в 412: впереди еще были — из дошедших трагедий «Финикиянки», «Ион» и «Орест», а также трилогия, написанная в Македонии, куда поэт переселился зимой 408 года по предложению царя Архелая. Из этого комплекса сохранились две трагедии: «Вакханки» и «Ифигения в Авлиде». К ней мы теперь и обратимся.
Глава VII. Трагедия самопожертвования? «Ифигения в Авлиде» Еврипида
По сравнению с трудностями, которые возникают при анализе трагедии, обозначенной в заголовке этой главы, разноголосица в оценках «Елены» покажется нам сущим пустяком. Прежде всего, встает вопрос о достоверности текста. Вторая «Ифигения» (мы будем для краткости обозначать ее дальше без добавления «в Авлиде»), когда бы ни возник у Еврипида ее замысел, писалась в Македонии и была поставлена в Афинах уже после смерти поэта его сыном (или племянником) Еврипидом-младшим на Великих Дионисиях 405 года вместе с «Вакханками» и не уцелевшим до наших дней «Алкмеоном в Коринфе». После смерти Еврипид оказался удачливее, чем при жизни: за новую трилогию ему было присуждено первое место — эта победа оказалась всего лишь пятой за все полвека его творческой деятельности.
Между тем, мы не знаем, успел ли поэт до конца отделать свои последние произведения; не знаем, не внес ли чего-нибудь от себя его преемник; есть ряд мест, выдающих позднейшего «редактора», — может быть, к тексту приложил руку кто-нибудь из актеров, игравших трагедию в IV в., когда Еврипида возобновляли на сцене чаще, чем других трагических поэтов. (Известно, что «Ифигения» была поставлена в Афинах в 341 году). При всем том в число пьес «избранного» Еврипида «Ифигения», как и «Елена», не вошла, и текст ее известен только в двух рукописях начала XIV в., т. е. прошел через руки нескольких поколений византийских грамматиков. Поскольку оба кодекса восходят, вероятно, к одному прототипу, этим почти исключается сопоставление различных чтений и выбор наилучших из них. Наряду с вмешательством в текст ближайших по времени античных преемников Еврипида, в ряде случаев по языку и ошибкам в метрике выявляются и совсем поздние интерполяции византийского времени. В результате одни исследователи подвергают сомнению в подлинности около сотни стихов, другие — чуть ли не до трех четвертей текста, третьи защищают его почти целиком, не считая эксода, о чем речь впереди.
235
См.: Толстой И. И. Трагедия Еврипида «Елена» и начала греческого романа // Толстой И. И. Статьи о фольклоре, М.-Л., 1966, с. 115–127.