Осложнения начинаются уже с пролога.
Все дошедшие трагедии Еврипида открываются монологом, выдержанным в ямбических триметрах и призванным ввести зрителя в сценическую ситуацию. Есть такой монолог в 60 с лишним стихов и в «Ифигении», и принадлежит он одному из главных действующих лиц — Агамемнону. Однако, в отличие от всех остальных трагедий, он обрамлен диалогом царя со Старым рабом, и эта часть пролога написана не в обычных ямбах, а в анапестических диметрах. Получается такая картина: ст. 1–48 — анапесты, причем первые же три стиха в них разбиты уже известными нам αντιλαβαι на пять реплик, что всегда служит признаком взволнованности участников диалога. Затем следуют ямбы (49–114), а за ними — снова анапесты (115–163); при этом некоторые сведения, важные для дальнейшего развития действия, повторяются и в ямбической и в анапестических частях пролога.
И вот между исследователями уже больше века идет спор о характере этого пролога. То ли Еврипид захотел в какой-то степени вернуться к традициям ранней трагедии, где парод (а не пролог!) начинался вступительными анапестами корифея, но наряду с этим написал пролог и в ямбах, и смерть помешала ему решить, на чем остановиться. То ли он сознательно пошел на художественный эксперимент, чтобы придать прологу большую эмоциональность, окружив чисто повествовательные ямбы взволнованно-торжественными анапестами. Заставил же он героиню в своей «Андромахе» исполнять монодию в элегических дистихах (103–116)! И в то время как один издатель ставит в начало ямбическую часть и к ней присоединяет собранные вместе анапесты, другой исследователь меняет местами ст. 49–96 и 1–48, третьи считают ямбы поздним добавлением, четвертые посвящают целые статьи защите пролога именно в том порядке, в каком он дошел до нас, сопровождая свои доводы наблюдениями над его структурой, в которой находят строго продуманную организацию содержания и построения[236].
Далеко не едины исследователи и в оценке парода, самого большого среди всех трагедий Еврипида, да и во всей остальной афинской трагедии уступающего по объему только пароду в эсхиловском «Агамемноне». По содержанию и по структуре парод в «Ифигении» делится на две половины. Первую составляет одна пара строф с большим эподом (164–230); в ней выходящий на орхестру хор — женщины с соседнего с Авлидой острова Эгины — объясняют свое появление желанием познакомиться с ахейским войском и рассказывают о том, кого они успели увидеть в лагере. На этом, однако, их повествование не прекращается, и следующие три пары строф (231–302) напоминают сильно сокращенный «каталог кораблей» из «Илиады» (II. 494–877). Прямого отношения к дальнейшим событиям в пьесе (кроме ст. 270–272) эта часть парода не имеет, размер ее явно замедляет ход действия, почему многие исследователи Еврипида и ставят под сомнение подлинность этих строф. Так, например, Инн. Анненский в своем переводе «Ифигении» просто их опустил. Нет, впрочем, недостатка и в защитниках второй половины парода, считающих ее вполне достойной руки Еврипида.
Меньше хлопот доставляет заключительная часть трагедии, от ст. 1532. По содержанию здесь не вызывает сомнений, что выход Вестника и его последующий рассказ о том, как происходило жертвоприношение (1532–1612), не мог присоединяться к ст. 1531, поскольку Ифигения только что покинула орхестру. В самом монологе поведение Агамемнона (1547–1550) и Ахилла (1568–1576) во время жертвоприношения находится в прямом противоречии с их позицией на протяжении предшествующей части трагедии и напоминает, скорее, расстановку фигур на известной фреске из Помпеев, относящейся к I в. н. э. Да и большая часть метрических ошибок сосредоточена как раз в этом монологе, так что его позднее происхождение сомнений не вызывает. Наконец, грядущее убийство Агамемнона, поводом или предлогом которого для Клитеместры всегда является жертвоприношение Ифигении[237], не может быть изъято из традиции объяснением «под занавес», что их дочь осталась жива. Не облегчает положения и сохраненные у римского любителя древностей Элиана стихи:
Сказать эти слова могла только Артемида, появившаяся в качестве deus ex machina, но опять же кому? Может быть, Агамемнону в отсутствие удалившемся Клитеместры, но тогда к кому же должен был обращаться Вестник? Словом, вопросов к финалу больше, чем ответов, и лучше всего не принимать эту часть трагедии во внимание.
236
В анапестах речь идет о прошлом, в ямбах — о настоящем. Наряду с этим замечена симметрия, которую составляют две половины ямбов: 49–65 + 66–79 (17+14 ст.) = 80–93+94–110(14+17).
237
Об Эсхиле см. гл. II; Софокл. Эл. 525–551; Еврипид: см. Трагедия, с.207 сл.; Эл. 1020–1029, 1046–1048.