Итак, отчего же разразился скандал в подземном царстве? Оказывается, здесь существует правило, что попавший сюда по окончании своего жизненного пути лучший представитель трагического искусства[318] занимает трон рядом с Плутоном, и право это в течение полувека безоговорочно принадлежало Эсхилу. Когда же в Аид спустился Еврипид, то при поддержке всякого сброда он стал оспаривать у Эсхила престол лучшего трагического поэта (761–778). Сразу же обратим внимание на характеристику людей, занимающих сторону Еврипида: это — грабители, раздевающие людей на большой дороге, или срезывающие у них кошельки, отцеубийцы и взломщики, одним словом, мошенники (πανουργοι 772 сл., 781, 808). Казалось бы, одной этой характеристики достаточно, чтобы отказать Еврипиду в его претензии, но его поклонников в Аиде — большинство, и они подняли страшный шум в его защиту, в то время как порядочных людей в подземном царстве так же мало, как среди живых (783). Поскольку же Эсхил не намерен уступать свое первенство, Плутон решил устроить между двумя поэтами соревнование, задержка была только за судьей, опытным в трагическом искусстве; теперь, с появлением самого бога театра, можно приступать к открытому спору (785 сл., 803–811). Свидетелями этого неслыханного состязания, когда качество трагедий будут определять по весу и размеру (795–802), и предстоит стать зрителям.
Если бы нашей целью был всесторонний анализ «Лягушек», надо было бы при разборе второй их части обратить внимание на виртуозную поэтическую технику Аристофана, на придуманные им сложные определения, не передаваемые одним словом ни на каком языке, на любовь к смешным уменьшительным, на игру цитатами и размерами и просто гениальную абракадабру, заставлявшую зрителей хохотать до колик, узнавая в ней обращенные в бессмыслицу то хоры Эсхила, то прологи и монодии Еврипида. Совсем обойти эту сторону дела, не всегда понятную в переводе, при разборе литературной пародии, конечно, невозможно, но главное внимание мы все же сосредоточим на оценке Аристофаном ситуации, сложившейся в афинской трагедии к концу V в. При этом надо помнить, что при всей серьезности задачи, стоявшей перед автором, он писал комедию, а не трактат по эстетике с последовательным развитием мысли, логическими доказательствами и опровержениями. Один лишний шаг в сторону «научности» — и зрители заскучают, а уж Аристофан знал свою аудиторию лучше, чем кто-нибудь другой[319]. Поэтому и мы сначала обратим внимание на те черты, которые сближают вторую половину комедии с первой.
Прежде всего, парадоксальна сама ситуация: Эсхил, умерший полвека назад, и Еврипид, скончавшийся недавно, встречаются, как живые[320]. За (действительные или мнимые) недостатки его трагедий только что умерший Еврипид достоин, по мнению Эсхила и Диониса, смерти (951, 1012). Затем, бог театра, которому поручен столь ответственный выбор, нередко сохраняет черты шута, своими репликами потешающего зрителей и нередко снижающего серьезность полемики[321]. В частности, он ставит в вину Эсхилу, что тот изобразил героями легендарных защитников Фив, оборонявших город от вражеского нашествия: ведь отношения афинян с Фивами во 2 пол. V в. складывались не в пользу Афин, и зрители это прекрасно знали (1023 сл.)[322]. Этот упрек возвращает нас попутно к высказываниям по политическим вопросам: вспоминается сражение при Аргинусских островах (1195 сл., ср. 33, 190–192); раздаются выпады по адресу лидера демократов Клеофонта (1504, 1532 сл. — завершение комедии). Но главное в этой части комедии — конечно, спор между двумя трагиками, к которому мы теперь и перейдем.
318
В тексте речь идет вообще о «возвышенных искусствах», но другие их роды (например, лирическая поэзия) в дальнейшем в расчет не принимаются.
319
Психологию зрительского восприятия Аристофан мог изучить на собственном опыте: его комедия «Облака», в которой он пытался взвалить на Сократа ответственность за все новейшие естественнонаучные и софистические учения, завоевала в 423 году третье место, т. е., по сути дела, провалилась. См. прим. 6, с. 972 сл.
320
Линия водораздела проведена здесь очень четко: Эсхил умер в 456, Еврипид впервые выступил в состязании трагических поэтов в 455.
322
Фиванцы победили афинян в сражениях при Коронее (447) и Делии (424), а в 407 году совершили набег на афинский пригород Колон, который афиняне, правда, отбили. Надо заметить, что и при Эсхиле Фивы запятнали себя в глазах всей Греции сотрудничеством с персами и поэтому он в «Семерых» нигде не называл их имени, а пользовался древним топонимом «кадмейцы», так что упрек Диониса был бы лишен оснований и при жизни поэта.