Как видим, три сообщения о взятии Трои не повторяют, а дополняют друг друга. В рассказе Клитеместры ахейцы еще живут в троянских домах; Вестник говорит о срытом до основания городе; Агамемнон — о пепле, оставшемся на месте пожарища. Клитеместра не связывает гибель Трои со справедливой местью, санкционированной богами, гонец же видит в победе Агамемнона десницу Зевса, и царь целиком присоединяется к этой оценке и развивает ее. Мысль, впервые высказанная корифеем хора в самом начале трагедии, получает окончательное подтверждение: вступил в силу закон мирового возмездия, и виновный в нарушении божественной справедливости расплачивается страданием и гибелью, увлекая за собой родных и близких. Руководящая роль Агамемнона в троянском походе получает, таким образом, этическое обоснование, отсутствовавшее в эпосе.
Вместе с тем положение верховного вождя ахейцев в «Орестее» чрезвычайно далеко от беспроблемной однозначности. Если мы вернемся к отчасти уже рассмотренным монологам, то заметим в них и совершенно иные ноты, явно противоречащие радостному настроению, которого следует ждать при известии о победе.
Клитеместра прибавляет к описанию завоеванной Трои предостережение победителям: пусть они чтут богов захваченной земли и не разорят в жажде наживы то, что не положено… Впрочем, если даже войско вернется, не запятнав себя в глазах троянских богов, как бы не проснулись бедствия погибших (338–347). Гонец, сообщив о триумфальной победе Агамемнона, не может скрыть от хора также рассказа о несчастьях, постигших ахейский флот при возвращении: страшная буря потопила множество кораблей с людьми, так что только немногим удалось спастись. И сам Агамемнон, начав с благодарственной молитвы богам, вспоминает о сопутствующей счастливому человеку зависти лжедрузей (832–857) и в своем дальнейшем поведении старается сделать все, чтобы этой зависти не вызвать (921–925, 946 сл.). Что это за «бедствия погибших», на которые намекает Клитеместра? Почему Агамемнон в такую торжественную минуту предается размышлениям о цене истинной дружбы? Ответ на эти вопросы дает — на протяжении все той же первой половины трагедии — хор.
Возвращаясь в мыслях к началу троянского похода, хор произносит три роковых для царя слова: «ради многомужней жены» (62), то есть Елены, повел Агамемнон войско на Трою. И еще до начала войны царю пришлось расплачиваться дорогой ценой за свое предприятие: из всех событий этого времени хор вспоминает самое мрачное — зловещую смерть Ифигении, принесенной отцом в жертву богине Артемиде, чтобы добиться прекращения противных ветров, крушивших в гавани греческие корабли. Агамемнон решился послать под жертвенный нож собственную дочь, надеясь на «помощь в войне, отмщающей за женщину» (225 сл.). Итак, «ради многомужней жены» пролилась кровь Ифигении. Ради нее годами длятся сражения в чужой земле, сталкиваются и ломаются в бою копья (63–66). «Ради чужой жены» (447 сл.) гибнут мужи под стенами Трои. «Знают люди, кого послали, но вместо мужей приходит в каждый дом урна с пеплом» (433–436). По всей Элладе, в каждом доме, поселилась беда: каждый дом остался сиротой (431, 435), — Троянская война равна для греков по своим последствиям тому неизлечимому поражению социального организма, о котором когда-то писал Солон: в каждый дом входит всенародное бедствие[43].
Для героического эпоса гибель рядовых воинов, да и выдающихся вождей на поле брани — не проблема, требующая ответа. Даже когда поэт констатирует, что «многие погибли ради Елены» (Од. XI, 438), это говорится не в упрек Агамемнону, а как свидетельство враждебности Зевса к роду Атрея. Для Эсхила гибель многих на войне — тоже убийство (φοναι), вызывающее гнев и проклятье народа, требующее уплаты долга (Аг. 447, 458). Не удивительно, что потерявшие близких ропщут на Атридов, — но и «боги не безразличны к тем, кто убил многих. Черные Эринии со временем делают несчастным того, кто стал несправедливо счастливым, и у него нет никакой защиты» (461–467). Совсем недавно зритель слышал, что нет никакой защиты тому, кто попрал алтарь Дики (381–384), и с полным основанием относил эти слова к Парису (399), — теперь выясняется, что перед лицом богов нет защиты и тому, кто виновен в убийстве многих. «Завистливое горе подползает к возглавившим мщение Атридам» (450 сл.), — поет хор. Это — не та зависть богов, в угоду которой они калечат все выдающееся; и не то проклятье предков, которое нависает над ни в чем не повинными потомками, — здесь проклятье народа направлено против собственного царя и сливается с отношением богов, насылающих на виновного исполнителей всякого проклятья — Эриний.