Спор продолжается в центральной сцене. Неужели это Антигону ведут стражи, схваченную за безрассудное неповиновение царскому закону? — восклицает в смятении хор (381–383). Для Креонта такого вопроса не существует, ясно, что обе сестры безумны, с той лишь разницей, что Антигона была такой от рождения, а Исмена явно лишилась здравого ума теперь, коль скоро признает себя виновной в несовершенном (561 сл.). Антигона думает иначе: конечно, Креонту кажется, что она поступает глупо, но, может быть, она подвергается обвинению в глупости со стороны глупца? (469 сл.; знаменательно трехкратное повторение слов, обозначающих глупость). Последующее развитие событий покажет, что это не праздный вопрос[90].
Чем ближе к концу трагедии, тем все настойчивее ставится вопрос об истинном и ложном знании. Очень важное место занимает он в сцене Креонта с Гемоном.
«Отец… направляй меня на верный путь своими мудрыми мыслями, которым я буду следовать», — так звучит первое обращение сына к отцу (635 сл.). «Безумствуй в окружении друзей, желающих терпеть тебя» (765), — с этими словами Гемон, уже замысливший самоубийство в случае гибели Антигоны, навсегда покидает сцену. Между двумя полярными высказываниями мы на протяжении более чем сотни стихов все время встречаемся с понятиями, обозначающими умственный процесс, правильные и неправильные решения, способность человека к размышлению вообще, причем вопросы эти ставятся не абстрактно (что есть мышление?), а вполне конкретно, применительно к той ситуации, которая сложилась вследствие поведения Креонта.
На этом, в сущности, построен весь монолог Гемона. Высшее из благ, дарованных людям богами, — разум (683 сл.). Разница между отцом и сыном в возрасте не позволяет Гемону сомневаться в правильности слов Креонта. Однако, возможно, что и кто-нибудь другой способен мыслить здраво (687). Пусть поэтому отец не думает, что он один мыслит разумно, — заняв такую позицию, люди обычно только доказывают свое тщеславие. Даже мудрому человеку не позорно многому учиться (706–711). «Если есть у меня способность к размышлению, хоть я и моложе тебя, — продолжает чуть дальше Гемон, — то я полагаю, что лучше всего было бы человеку родиться на свет, полностью владея знанием. Если же этого не происходит, то полезно учиться у людей, говорящих дело» (719–723). Хор резюмирует высказывания Гемона стереотипным суждением, которое, однако, в сложившейся ситуации приобретает большее значение, чем обычная «ходячая мудрость»: «Царь, и тебе следует учиться на его словах, коль скоро он говорит кстати, и тебе, Гемон, — учиться у отца. Оба хорошо сказали» (724 сл.).
Однако, если Гемон все время призывает отца к разумной взвешенности решений, то у Креонта слова хора вызывают только негодование: ему ли, в такие годы учиться разуму у младшего? (726 сл.). И чем дальше заходит спор между отцом и сыном, тем жестче становится позиция Креонта: он говорит Гемону, что тот, лишенный разума, в слезах научится быть разумным (754). В речах же Гемона звучит теперь недвусмысленное осуждение отца за его ошибочные поступки (743) и «пустые мысли» (753) — если бы он говорил не с отцом, то сказал бы, что его оппонент «плохо владеет разумом» (755). Таким образом, как и в сцене Креонта с Антигоной, зритель поставлен перед необходимостью решить для себя, кто же из двоих — отец или сын — действительно разумен, а кто рассуждениями о разумности своего поведения скрывает от других и от себя самого его ошибочность.
Что вопрос этот еще не решен, видно из следующего затем прощального коммоса Антигоны. Разумные люди, по ее мнению, согласятся, что она правильно поступила, почтив Полиника (904). Но почему в этом случае она должна идти на смерть по воле такого человека, как Креонт? Будучи покинутой богами, девушка близка к тому, чтобы объяснить свою смерть собственным заблуждением. Но, может быть, будущее все же покажет, что заблуждается тот, кто ее преследует? (926–928).
90
Ср. также в диалоге с Исменой: «Одним покажется, что ты